Добро пожаловать в NHK!
Шрифт:
Первичным, легко определяемым симптомом было то, что мой взгляд начинал бродить по сторонам, и мне становилось тяжело смотреть окружающим в глаза, говоря с ними. Ох, я вёл себя словно застенчивый школьник. Мне было ужасно стыдно. И поскольку я прекрасно понимал, что веду себя глупо, моё поведение становилось ещё более странным и подозрительным. Я не мог разорвать этот порочный круг.
Так или иначе, тем вечером я пытался закурить, чтобы успокоиться, сидя рядом с Мисаки. Дрожащими руками я извлёк сигарету и попытался зажечь её дешёвой зажигалкой. Чёрт- зажигалка кончилась! Да что за ерунда? Вот дерьмо! Я не
Я тут же отвернулся от Мисаки и нарочито сильно сосредоточился на курении. Я всё дымил и дымил, впустую тратя пять йен с каждой затяжкой. Мои лёгкие болели, болело всё тело. Кончик моей сигареты мелко дрожал. По шее стекал холодный, липкий пот…
– Что с тобой?- спросила Мисаки. Как обычно на наших консультациях, мы сидели друг напротив друга вечером на одной из скамеек парка.
– Кое–какие трудности, вызванные моей хронической болезнью!- ответил я.
– Что ты имеешь ввиду под «трудностями»?
Вот уж что меня задело. Девчонки нынче совсем бестолковые пошли. «Шла бы и выучилась как следует!» - хотелось мне на неё рявкнуть, но я, конечно, не смог. Вредные привычки, приобретенные мной за несколько лет образа жизни хикикомори - агорафобия, боязнь прямого взгляда, и все прочие мои тревожные расстройства - вдруг навалились на меня все разом.
Хм… А дверь в квартиру я запер? Точно ли погасил сигарету? Ещё важнее: Мисаки, не смотри на меня так своими прелестными глазами! И кстати, хватит молчать. Хватит смотреть на меня и молчать! Это совершенно выбивает из колеи. У меня даже живот разболелся.
Нужно было срочно что–то сказать.
– Да, кстати, Мисаки, ты печенье любишь?
Какого чёрта я несу?!
– Нет.
– А ведь обычно девушки твоего возраста вечно грызут что–нибудь эдакое, двадцать четыре часа в сутки. Прямо как маленькие зверушки, хрусть, хрусть, хрусть, хрусть. Что это с ними такое? У них по молодости такой быстрый метаболизм, что им нужно всё время пополнять запас калорий, иначе они умрут? Угадал, да?
Может, мне просто умереть?
Она ничего не отвечала.
Может, просто умереть?
– Не буду я умирать! Потому что я энергичный парень! Ах, во мне кипит энергия! Мне всего двадцать два! Передо мной бескрайние горизонты! «Лучи надежды красят небосвод, и новый день грядё–от…»[примечание со строчкой песни на японском и происхождением]- запел я.
Мисаки потянула меня за рукав футболки.
– Чего?
– Давай погуляем по городу, скажем, послезавтра, - сказала она, продолжая тянуть меня за рукав, - где–нибудь возле станции. Вместе. Ещё давным–давно кто–то сказал «выбросьте книги и пойдите в город» [38] ,или как–то так. И в этом есть доля правды. Так было написано в книге, которую я недавно прочитала, так что пора нам «пойти в город». Если мы так сделаем, я думаю, тебе должно стать лучше. Ну как, договорились?
38
Throw Away Your Books, Let’s Go Out Into the Streets —
Я кивнул не раздумывая.
Просьба Мисаки добавила мне причин для беспокойства. Отправиться на прогулку посреди бела дня с таинственной девушкой, о которой я до сих пор толком ничего не знал… Было ясно, что из–за этого опрометчивого решения мне придётся немало понервничать. Совершенно выбитый из колеи, я точно опозорюсь снова. И не было ни единого шанса этого избежать. Ах, мне так не хотелось идти. Мне очень хотелось остаться дома.
Но ничего не попишешь, уговор есть уговор. Я напоминал себе, что прилежное исполнение уговоров - это первый шаг к тому, чтобы стать порядочным членом общества… Впрочем, я не был членом общества, я был простым хикикомори.
Так или иначе, у меня ужасно болел живот. Внутреннее напряжение и мучительное ожидание грядущего напоминали те чувства, что я испытывал за день до контрольной. Для слабого духом человека вроде меня, такой груз словно давил на плечи.
Однако, в точности как писал Достоевский или ещё кто–то, вместе с выходящими за рамки нормального тяготами пришло также неоспоримое удовольствие. В общем, когда страдания превосходят определённые границы, люди начинают получать от них удовольствие. Сильное переутомление, например, может сделать человека крайне непритязательным. Это, в свою очередь, может принести радость и наслаждение.
– Так ведь, Ямазаки?
– Конечно–конечно. Правда, я так и не понял, о чём ты там болтаешь.
Сегодня, как обычно, Ямазаки с самого утра шлифовал свою игру. Посмотрев на него, можно было подумать, что он даже получал от этого какое–то извращенное удовольствие.
– Дай гляну, далеко ли ты продвинулся,- предложил я, но он заслонил компьютер своим телом. Должно быть, делал какую–то особенно эротическую игру.
Ну, над какой бы дикостью Ямазаки не работал, для меня это теперь ничего не значило. Я решил, что нужно бы прямо сейчас позавтракать, и открыл холодильник.
– А? У тебя что, еда кончилась, Ямазаки?
– Эй, ты! Нечего есть чужие продукты каждый день, так, будто они твои! Да ещё и в чужой квартире!
– Уж прости, но что поделать: я продал холодильник из своей комнаты в магазин подержанных вещей…- сочиняя на ходу уважительную причину, я извлёк лапшу быстрого приготовления с её обычного места в шкафу.
В этот момент зазвенел звонок. Гости?
Ямазаки не спеша поднялся из–за компьютерного стола, прошёл в прихожую и открыл дверь. За ней стояли два религиозных проповедника. Однако сегодня это были не Мисаки с её тётей, а молодой человек лет двадцати в костюме и мальчик, на вид не старше средней школы, в тёмной–синей спортивной куртке. «Маршруты у них, что ли, поменялись?» - подумал я.
Однако действовали проповедники всё так же.
– Эм, мы раздаём вот эти журналы… - проповедник протянул две брошюры Ямазаки, - Видите ли, мы стараемся распространять весть о нашей религии…
Ямазаки принялся отбиваться от проповедника в соответствующих выражениях.
Пока я смотрел на них, у меня внезапно родилась прекрасная мысль. Я подошёл к ним поближе, изо всех сил хлопнул Ямазаки по спине и встрял в разговор:
– Ну о чём ты говоришь, Ямазаки?! Ты же раньше признавался, что тебе очень нравится подобная литература!