Добролюбов
Шрифт:
Очень интересны суждения Добролюбова о стихах А. Плещеева. Критик хорошо знал историю этого поэта, который был когда-то участником кружка петрашевцев, подвергся расправе, учиненной Николаем I над кружком, и только в 1856 году возвратился из ссылки. В глазах Добролюбова (как и Чернышевского) Плещеев был окружен ореолом политического изгнанника, как человек, пострадавший за свои убеждения. Самая принадлежность поэта к кружку русских социалистов-утопистов вызывала уважение и интерес к его личности со стороны Добролюбова. Приехав в Петербург, Плещеев бывал в редакции «Современника», где и познакомился с его руководителями. Позднее Добролюбов поддерживал с ним дружеские отношения и переписку.
В первом вышедшем после ссылки сборнике Плещеева
К книге стихов Плещеева не был приложен портрет автора в солдатском мундире. Однако и он по воле того же царя отбывал срок рядовым солдатом Оренбургского линейного батальона, и к нему вполне относились слова Добролюбова о пагубном влиянии «судьбы» на русских поэтов. «Сила обстоятельств», по словам критика, не дала развиться в Плещееве вполне определенным убеждениям. В его стихах заметны следы какого-то раздумья, внутренней борьбы и потрясения. Сурово отзываясь о слабых сторонах лирики Плещеева, о стремлении «поидеальничать», приводящей к риторике и звонким фразам, Добролюбов подсказывал ему единственно правильный путь: он хотел устремить внимание поэта к политическим, гражданским мотивам, которые составляли главное достоинство его первого сборника, вышедшего в конце 40-х годов, — недаром Добролюбов цитировал оттуда известный «гимн петрашевцев» («Вперед, без страха и сомненья…») и утверждал, что это был «смелый призыв, полный такой веры в себя, веры в людей, веры в лучшую будущность».
«В своем прошедшем, — писал Добролюбов, — г. Плещеев может найти много страстных и мощных мотивов, способных увлечь человека с душою. В своих воспоминаниях, в своей тоске, в самой боли раздраженного сердца поэт найдет предметы для многих песен. И если к этим песням не примешается фальшивый звук ребяческих смешных надежд и увлечений, то песни его польются звонким, стремительным, широким потоком».
На страницах «Современника» Добролюбов боролся за расцвет демократической русской литературы, за ее сближение с жизнью, за торжество принципов реализма и народности в искусстве. Вместе с Чернышевским и Некрасовым он стремился превратить журнал в боевую трибуну литературной мысли. Последующие годы принесли с собой новые книги, выдвинули новых писателей, и они позволили Добролюбову с еще большей силой поднять важнейшие общественно-литературные вопросы, с еще большей глубиной решать задачи, стоявшие перед революционной демократией.
XIV. НАСЛЕДНИК БЕЛИНСКОГО
Добролюбов ушел с обеда, не дождавшись его конца. Он прибежал домой в возбужденном состоянии, тут же излил свое негодование в горячих стихах и немедленно разослал их наиболее видным участникам торжества. «И мертвый жив он между нами», — так начинались эти стихи о Белинском, о его служении правде и добру, о самоотверженном подвиге его жизни, открывшем путь для новых поколений борцов за правду и свободу. Стихотворение заканчивалось горьким и гневным осуждением тех, кто не пошел по этому пути:
Не раз я в честь его бокал На пьяном пире подымал И думал: только, только этим Мы можем помянуть его. Лишь пошлым тостом мы ответим На мысли светлые его!..Антонович рассказывает, что в числе других участников обеда эти стихи получил и Некрасов. Он сразу же догадался, кому они принадлежат; Некрасов сам мог бы подписаться под этими стихами. Но другие литераторы старшего поколения, в частности Тургенев, очень рассердились и обиделись на Добролюбова. С этого времени их постоянная неприязнь к молодому критику стала носить открытый характер. Разрыв между двумя группами в редакции «Современника» намечался все более отчетливо, соответствуя обострению противоречий между либерально-дворянскими и демократическими группами русского общества.
В истории внутренней борьбы, раскалывавшей на два лагеря редакцию «Современника», Добролюбову пришлось сыграть особенно видную роль. Он был самой ненавистной фигурой для либералов типа Боткина, Дружинина, Анненкова. Его презрение к либеральному фразерству не имело пределов. Его непримиримость и «принципиальность не знали никаких компромиссов и уступок. Убийственная ирония и спокойная уверенность в своей правоте делали его неуязвимым для противников. Многие, в том числе даже Чернышевский, удивлялись тому, с какой прямотой и резкостью Добролюбов высказывал свои мнения в лицо собеседникам, кто бы они ни были.
«Мне казалось полезным для литературы, — вспоминает Чернышевский, — чтобы писатели, способные более или менее сочувствовать хоть чему-нибудь честному, старались не иметь личных раздоров между собой. Добролюбов был и в этом иного мнения. Ему казалось, что плохие союзники — не союзники».
Таким же прямым и нелицеприятным был он и в своих литературных выступлениях; только давление цензуры заставляло его иной раз смягчать оценки или находить для их выражения обходные пути и иносказания.
Знаменательно, что именно столкновение вокруг памяти Белинского явилось одним из первых внешних проявлений внутренней борьбы в редакции «Современника». Отношение к наследству великого критика служило наиболее ярким показателем розни между демократией и либеральным дворянством в 60-е годы. Мнимые поклонники Белинского пытались прикрыть его именем свое неверие в революцию, в общественную силу искусства. Подлинные продолжатели его дела — Чернышевский и Добролюбов — свято чтили революционные заветы Белинского. Они могли бы повторить проникновенные некрасовские слова: «Учитель, перед именем твоим позволь смиренно преклонить колени…» И нет ничего удивительного в том, что Добролюбов с такой стремительностью выступил против неискренних друзей Белинского, фальшью громких слов порочивших благородный облик критика, — гражданина и борца.