Добролюбов
Шрифт:
Стихи, разосланные участникам поминального обеда, были не единственным выступлением Добролюбова в защиту памяти своего великого предшественника. Меньше чем за месяц до этого эпизода вышла майская книжка «Современника», где молодой критик со всей, силой гнева обрушился на врагов Белинского, осмелившихся возвести на него низкую клевету.
В качестве такого клеветника явился некий Ф. Вигель, когда-то написавший письмо к Гоголю с похвалами его реакционной книге «Выбранные места из переписки с друзьями». Письмо давно умершего Вигеля, опубликованное в печати в 1858 году, содержало выпад против тех, кто восхищался «Ревизором» и «Мертвыми душами» и порицал «Переписку». Намекая на Белинского, автор письма утверждал, что люди, нападавшие на
«Мы не в силах выразить наше негодование на эту клевету, на это бессильное старание покрыть всю послегоголевскую литературу нашу, в которой только что и начинает проявляться истинно-народная русская мысль, — позором… Да падет позорное слово это на память того, кто произнес его! Он, безвестный, бездарный, ничего не сделавший остряк…он осмелился выступить со словом черной клеветы на Белинского, на этого человека, который сгорал любовью к родине, который понимал и ценил ее больше, чем тысячи Вигелей со всеми их друзьями и единомышленниками…»
Так воспламенялся Добролюбов, когда ничтожества вроде Вигеля осмеливались прикасаться к Белинскому.
Выход первого собрания сочинений критика (1859) Добролюбов встретил восторженным приветствием. Маленькая заметка, написанная им по этому поводу и появившаяся в «Современнике», содержала много больших мыслей и полновесных слов. «Да, в Белинском наши лучшие идеалы, — писал он здесь, — в Белинском же история нашего общественного развития… Идеи гениального критика и самое имя его — были всегда святы для нас, и мы считаем себя счастливыми, когда можем говорить о нем».
Добролюбов по праву считал себя идейным наследником Белинского, продолжателем его работы в русской литературе, работы во имя народа, во имя его освобождения. Он писал, что влияние великого критика «ясно чувствуется на всем, что только появляется у нас прекрасного и благородного…». Статьи самого Добролюбова и были в первую очередь тем «прекрасным и благородным», на чем ясно чувствовалось влияние Белинского. Недаром Некрасов, связанный узами дружбы с обоими критиками, находил, что в Добролюбове во многом повторился Белинский.
С первых шагов своей литературной деятельности Добролюбов живо интересовался прошлым русской литературы, Связывал с ним ее настоящее, всегда ощущая связь и преемственность литературных явлений, всегда стремясь обосновать свою напряженную, страстную мысль бойца обращением к истории, к фактам прошлого.
В своих суждениях о крупнейших явлениях русской литературы Добролюбов опирался на наследие Белинского, продолжая начатую им работу в новых условиях. Политическая обстановка в России к концу 50-х — началу 60-х годов серьезно отличалась от обстановки предыдущего десятилетия. «Соотношение классовых сил резко изменилось. Историческое развитие страны привело к укреплению лагеря революционной демократии, к четкому оформлению его политической программы, программы крестьянской революции. С другой стороны, группа либерального дворянства определилась как сила, открыто враждебная революции. В стране необычайно обострились классовые отношения.
Естественно, что не могли не стать по-новому вопросы литературу, в частности вопросы ее исторической оценки. В условиях ожесточенной классовой борьбы Добролюбов должен был с гораздо большей политической остротой оценить русскую литературу XVIII века. Крайняя резкость характеристик иногда даже приводила Добролюбова к односторонним выводам.
История русской литературы до Пушкина представлялась Добролюбову в виде медленного процесса, когда одни писатели сменялись другими,
Наиболее полно и последовательно Добролюбов изложил свои взгляды на историческое развитие русской литературы в замечательной, насыщенной глубокими мыслями и революционным содержанием статье «О степени участия народности в развитии русской литературы», написанной в начале 1858 года. Поводом для статьи явилось второе издание книги Д. Милюкова «Очерк истории русской поэзии», автор которой пытался популяризировать взгляды Белинского. Добролюбов воспользовался выходом книги, чтобы рассмотреть процесс развития русской литературы — от начала зарождения письменности до Гоголя — с точки зрения ее близости интересам и стремлениям народа, с точки зрения ее народности. Статья очень важна для понимания философских и политических воззрений Добролюбова.
Несколько страниц критик посвящает выяснению общей роли литературы в обществе. Он дает отпор тем «книжникам», которые считают, что «литература заправляет историей». По Добролюбову, именно развитие общества определяет характер и развитие литературы. «Не жизнь, идет по литературным теориям, а литература изменяется сообразно с направлением жизни». Эти мысли Добролюбов подкрепляет замечательными примерами, которые показывают, что критик поднялся до глубокого понимания общественного значения литературы.
Литература, по Добролюбову, является могучим средством пропаганды. Однако ее значение в этом смысле ослабляется «малостью круга, в котором она действует». Ограниченность сферы ее влияния — вот обстоятельство, которое постоянно волнует
Добролюбова, «о котором невозможно без сокрушения вспомнить и которое обдает нас холодом всякий раз, как мы увлечемся мечтаниями о великом значении литературы и о благотворном влиянии ее на человечество».
Литература, которая чужда народу, не отражает его интересов, неизбежно обречена на замкнутость, обслуживание узкого круга избранных. Она не принесет пользы народу даже в том случае, если будет трактовать о предметах, прямо его касающихся, ибо она подходит к этим предметам «не с народной точки зрения, а непременно в видах частных интересов той или другой партии, того или другого класса». Добролюбов с горечью отмечает, что «между десятками различных партий почти никогда нет партии народа в литературе».
Критик приходит к выводу, что литература не способна выполнять свое высокое назначение, если она оторвана от действительности и не доступна народу. Он даже сделал арифметический подсчет и установил, что 64 миллиона 600 тысяч человек из 65 миллионов русского населения вообще не знают о существовании русской литературы. «Участвуют ли они в тех рассуждениях о возвышенных предметах, какие мы с такою гордостию стараемся поведать миру? Интересуют ли их наши художественные создания, которыми мы восхищаемся?» — ответ на эти вопросы мог быть, конечно, только отрицательным. Потому-то Добролюбов с такой болью говорит о пропасти, отделяющей русскую культуру от народа: «Народу, к сожалению, вовсе нет дела до художественности Пушкина, до пленительной сладости стихов Жуковского, до высоких парений Державина… Даже юмор Гоголя и лукавая простота Крылова вовсе не дошли до народа. Ему не до того, чтобы наши книжки разбирать, если даже он и грамоте выучится: он должен заботиться о том, как бы дать средства пол-миллиону читающего люду прокормить себя и еще тысячу людей, которые пишут для удовольствия читающих».