Доброволицы
Шрифт:
Положение было незавидное, так как наши вагоны оказались прицеплены к огнескладу и платформе с бензином и взрывчатыми веществами.
Раз ночью, как раз когда мы думали отдохнуть (раненых не было), загорелась броневая платформа, могла произойти катастрофа, но удалось вовремя затушить огонь.
Только когда мы приезжали в Федоровку, мы отдыхали в сестринской палатке до момента отъезда обратно. Но вскоре «Илья Муромец» стал долетать и туда. Как раз когда я там была, он набросал бомб около аэродрома. В это же время станция Пришиб, где стояла летучка, была обстреляна с красного броневика.
Нас после этого оттянули на разъезд Плодородье. «Илья Муромец» продолжал летать каждый день, но не всегда сбрасывал бомбы. Там была большая каменная мельница, и мы решили прятаться там, но ни разу туда не убегали.
Работы стало меньше. Часто мы обе оставались в летучке:
Ночью из Севастополя пришла телеграмма из Красного Креста. Управление вызывало меня — в сопровождении одного санитара я должна немедленно приехать в Севастополь. Объяснений не было никаких. Я сейчас же поехала за вещами в летучку, чтобы на другой день ехать по вызову. Я очень испугалась: сначала подумала, что меня вызывают, потому что с моими что-то случилось. Но то, что вызывали и санитара, меня немного успокаивало. Все же никто ничего не понимал. Все недоумевали и даже не могли сделать никаких предположений. В этот же день, тоже неожиданно, приехала новая сестра Рябова, довольно противная. Она слышала, что меня вызывают, но тоже не знала почему. Я очень волновалась, но, с другой стороны, радовалась, что увижу своих. Я съездила в Плодородье за вещами, в ночь на 26-е вернулась в отряд и, не раздеваясь, легла спать на тюках соломы в сестринской палатке. Утром в неурочный час прилетел «Илья Муромец» и начал бросать бомбы. Все еще только просыпались и были не одеты.
География местности была такая: станция, на рельсах около нее длинный ряд огнесклада, потом все наши белые палатки — да так близко, что колышки для веревок были часто забиты под огнескладом. С другой стороны — аэродром. Дальше картофельное поле и две-три хаты. Паника началась страшная: все вскочили, в чем были, и понеслись по полю, а с аэродрома строчат из пулемета. Кто-то начал палить из винтовки. Все носились по картофельному полю без всякого смысла. Вид был потрясающий. Я одна была одета, так как приехала ночью и не раздевалась. Один доктор несся без тужурки, с болтающимися подтяжками, застегивая брюки. Сестра Узова — босиком, прижимая к груди сапоги, Константинова куталась в платок, точно он ее мог запрятать. Все сестры были без косынок и без передников. Сестра Малиновская, жена начальника огнесклада, не нашла ничего лучшего, как спрятаться под вагон со снарядами. Я тоже унеслась со всеми, но остановилась недалеко под крышей хаты. Стоя там, я и наблюдала всю эту живописную картину.
Несмотря на то что бомб упало много и аэроплан долго строчил из пулемета, жертв не было.
Сестра Шевякова сейчас же сочинила слова на мотив: «Оружьем на на солнце сверкая…» Постараюсь их вспомнить! Вот:
Пропеллером на солнце сверкая, Под крики смятенной толпы, В нас бомбы и пули бросая, Появился прообраз «Ильи». Старший врач, позабыв дисциплину, За сестрами вслед убегал, И за хатой, укрыв свою спину, Гимнастерку, спеша, надевал. А там, чуть подняв занавеску, Грозил ему женский кулак, И грозно шипела старуха: «Убирайся, кадетский дурак». Младший врач — он быстрей и проворней — Улепетывал всех впереди. И в картофельном поле удобно На просторе надел сапоги. Малиновская, с мужем поспоря, Под вагон с динамитомРаспределяя американскую помощь
В этот день, 26 августа, мы с санитаром уехали в Севастополь. Вот что я узнала в Управлении Красного Креста: американцы прислали очень большое количество перевязочного материала и немного посуды для перевязочной. Но они заявили, что не отдадут все это ни в какие склады на управления, а желают непосредственно все передать в полковые околотки и полевые лазареты. Они не желают никаких промежуточных инстанций и просят им назначить серьезных и толковых сестер, с которыми они будут иметь дело, считая, что к нашим рукам ничего не приклеится. Среди этих сестер выбор пал и на меня. Но я в Севастополь опоздала: другие сестры уже все получили и уехали на фронт.
Я пробыла два дня дома и поехала обратно в Акимовку, где их и догнала. Мы должны были все раздать в три корпуса. Поэтому мы разделились по парам. Я и сестра Маслова, которая работала при Управлении, получили корпус генерала Барбовича. Со своими двумя вагонами и одним санитаром переехали на станцию Акимовка. Там думали застать Кубанскую дивизию, но наши начали наступать, и дивизия ушла вперед, к Александровску. Наш отряд тоже ушел вперед. Поэтому мы смогли выдать материал только кубанской артиллерии. Дальше уже надо было ехать подводами в Серогозы, где стоял корпус Барбовича. Весь материал брать было не нужно, так как надо было оставить, на всякий случай, часть кубанцам. Поэтому мы с Масловой поехали вдвоем, а санитара оставили охранять наши два вагона. С большим трудом получили подводы, погрузили и отправились. Первая остановка была в Эйгенфельдской колонии. Там стоял кубанский лазарет — мы ему выдали материал и у них переночевали. Выдавая материал, мы требовали, чтобы нам показывали списки раненых, называли количество людей в полках. Проверяли имеющийся материал и в зависимости от этого решали, сколько дать. На все это у нас были строгие полномочия.
Спрашивали, что надо им еще привезти, так как американцы собирались продолжать доставлять все необходимое. Это было уже 12 сентября.
Много времени заняла у нас предварительная работа — делить материал на три части, так что, пока все было налажено, прошло три недели.
Из кубанского лазарета поехали дальше. Трудности были большие: во многих местах нам отказывали в лошадях, часто бывали даже скандалы со старостами, как, например, со старостой в Александерфельде, где мы так лошадей и не получили и пришлось ехать дальше. Несколько раз меняли лошадей благополучно, но в Каме снова скандал: как мы ни бились, староста лошадей не дал, сказав, что их нет, и послал нас за несколько верст в сторону, на хутор Серогозский, уверив, что там лошадей много.
Добрались мы туда к вечеру, уже темнело. Оказалось, что на хуторе всего пять дворов. Там заночевали, а утром с трудом нашли двух лошадей и ни одной подводы. А у нас их было три. Тогда сестра Маслова вернулась в Каму и добилась получения от старосты еще одной лошади. Выехали мы и ехали почти весь день под проливным дождем. Приехали в Серогозы ночью. Едва нашли штаб корпуса и корпусного врача Вас. Мих. Карташева.
Все были предупреждены о нашем приезде. Встретили нас хорошо, накормили прекрасным ужином с гусем и вином. Отвели чудную квартиру. На другое утро мы пошли представиться в штаб корпуса. Там нам дали тачанку, и мы поехали в Первую конную дивизию — в Новоалександровку и Покровское. Везде нас встречали радостно и с почетом: там нам дали чудный экипаж, и мы поехали по всем околоткам, где врачи или фельдшеры показывали нам все свое мизерное имущество. Мы расспрашивали обо всем, записывали и говорили, чтобы на другой день они приехали за материалом к нам.
Были в Гвардейском полку, где каждый эскадрон или полуэскадрон носил форму своего старого полка. Там же стоял 7-й Передовой отряд, где мы ужинали. В нем я встретилась с сестрой Звегинцевой, которую в тифу я вывозила с нашего поезда. Она еще больной во время эвакуации из Новороссийска была вывезена в Сербию, там поправилась и вернулась в Крым. В Севастополе она меня искала, заходила к моим, оставила там для меня кое-какое обмундирование, которое она привезла для меня из Сербии, говоря, что я спасла ей жизнь. Она страшно рада была меня встретить, но больше я ее не видела.