Добрый 2

Дмитриев Дмитрий Савватиевич

— Давай помогу, — понял мою заминку дядя. — Ты теперь дух.

— А несколько часов до этого я был так, не пойми кто.

— Ты не понял. Ты теперь самый настоящий дух. Дух — с большой буквы «Д». Даже не так, ДУХ — со всеми большими буквами.

— Спасибо, дядя, прямо вот стало сильно понятно. А нет, не так, стало ПОНЯТНО — со всеми большими буквами.

— Давай я попробую, всё-таки это моя вина. — Болотная-старшая покаянно вздохнула и подключилась к беседе.

— Ну давай, — разрешил я, — заняться-то всё равно нечем.

***

Если

отбросить всю ту словесную шелуху, которой меня зарыла извиняющаяся ведьма — чего это её на извинения пробило, раньше за ней такого не замечалось, от слово совсем — и вычленить из всего водопада слов суть, то получалось, что Болотная-старшая, доведённого до белого каления моим поведением, на почве каких-то своих, сугубо семейных, психозов, которые тоже не способствовали хорошему настроению, шандарахнула по мне ведьминским проклятием.

— А что мне было делать? Ты ещё и хамить начал. А сам дух — сущность практически неуязвимая. Вот я в сердцах…

Не знаю, хотела ли она меня убить… Скорее всего, нет. Наверное, хотела просто врезать зарвавшемуся мне от души. Но тут что-то пошло не так.

— Ведьминское проклятие — это самое сильное из известных заклинаний. Против него нет защиты.

Вот она — побочка духовской неуязвимости. Был бы обычным — схлопотал бы по загривку. Неприятно. Даже, наверное, больно, но знакомо. А так.

— Ведьминское проклятие даётся только одно, да и то не каждой ведьме. И поэтому счастливая обладательница бережёт его как зеницу ока. На моей памяти никто ещё не пользовался.

— Короче, — влез поперёк Болотной дядя, — она сделала из тебя истинного духа. Не знаю как, не спрашивай.

— И что? — так и не понял я.

— Все духи — это существа с прошлым. И у них есть привычки и способности из этого прошлого. Ходить, говорить и многое другое — это то, что приносит дух с собой.

— Подожди, дядя, бывший мой дух, который Ит, стал духом новорождённым. И ему это не мешало перемещаться в пространстве и трендеть, периодически беся меня.

— Ит родился гелом, и эти способности подразумевались в будущем. Его им просто научили другие духи.

— А потом выгнали за плохое поведение, без диплома и направления на работу.

— Просто отправили во взрослую жизнь. Только ему об этом не сказали. И никому не говорят, а то заартачатся. А так — изгнан, срок до вчера, иначе рабство.

— А рабства нет?

— Нет. Не сумел самостоятельно пристроиться — идёшь к магу под присмотр.

— А как же ответственные посты, типа водного духа или той парочки, которая вечно спорит?

— А на эти, как ты говоришь, посты, ставят индивидуально. Но мы отвлеклись. Так вот, ведьменское проклятие Болотной сделало из тебя взрослого духа без прошлого. Оно превратило тебя в младенца, но оставило память. А вот навыков нет. Ты помнишь, кем ты был, но ты не умеешь этим пользоваться.

— И что,

теперь заново учиться? Не радостная перспективка.

— Нельзя научить тому, что не заложено.

— В смысле?

— Ты меня вообще слушал?

— Дядя, мне столько раз в этом мире лили в уши всякую чепуху, что слушать-то я тебя слушал и даже слышал, а вот верить — увольте.

— Но уйти-то у тебя не получилось.

— Скорее всего, это временные трудности. И если очень захотеть…

— И это единственное, что у тебя осталось, — вздохнула ведьма.

— А как же до этого обходились эти ваши ДУХИ со всех больших букв?

— До тебя таких не было.

— А откуда тогда все эти познания, касающиеся меня теперешнего?

— Ну, если верить приданиям, когда-то давным-давно существовали такие, как ты.

— Вот «и»?

— Никто толком про них ничего не знал. Только общая характеристика.

— Не тяни, дядя.

— Они исчезли.

— Куда?

— Никуда. Просто были и исчезли. Да и когда были, то просто существовали сами по себе. Для чего были, что делали — никто ничего не знает.

— Вот спасибо тебе, Болотная ведьма-старшая. Сделала из меня непонятно что.

— Ну, что — это как раз понятно.

— А если тебе понятно, то мне объясни, что с этим делать?

— А ведь что-то делать действительно нужно.

— Гениально, дядя! Поаплодировал бы, только руки забыли как.

— Я знаю, что с этим делать.

— Внучка?! — Голоса Болотной-старшей и дяди слились в удивлённом вопросе.

— Здравствуй, бабушка. И, я так понимаю, здравствуй, дедушка.

— Внучка, иди обниму. — Сейчас дядя был само проявление сентиментальности. Разве что скупые мужские слёзы не наворачивались в уголках глаз. Хотя нет, наворачивались и уже даже готовы были соединиться в маленькие ручейки.

— Потом, — уверенно отстранила Болотная-младшая дядю, — может быть. А сейчас у нас сугубо женские разборки.

— Всё-таки матриархат — это зло, — проворчал дядя. — Пойдём, пускай дамы волосёнки друг другу повыдирают.

— Пойдём, — согласился я, — только моим ногам расскажи как.

— Вот же ж …

— Не матерись при детях! И вообще, дядя, сентиментальность на тебя плохо влияет.

Ответить мне дядя не успел. Ему банально этого не дали сделать, поскольку ведьмы уже начали переходить на крик, и перебить их децибелы было практически нереально.

— А напомни-ка мне, дорогая бабуля, когда это я тебе давала право распоряжаться моей личной жизнью?

— Не хами бабушке!

— А я не хамлю. Я задаю конкретный вопрос и требую на него конкретной ответ.

— Сопли ещё не высохли требовать.

— По-твоему, мои сопли никогда и не высохнут. Я же внучка. Хотя уже и пережившая свою мать.

— Это сколько ей лет? — спросил я у дяди.

— А так ли это важно? Привыкай к другому отношению ко времени, скоро оно не будет иметь для тебя значение.