Добрый ангел смерти

Курков Андрей Юрьевич

С бутылкой мы зашли к нему. Жил он в маленьком частном домике, по двору которого разгуливали куры.

– Я бы лучше водки выпил, – сказал он, усаживаясь за стол, покрытый пятнисто-грязной зеленой скатертью. – Но нельзя.

– Печень?

– Свадьба, – выдохнул фотограф. – Завтра свадьбу снимать, а это нельзя делать дрожащими руками…

Он открыл банку консервов, нарезал хлеба, достал тарелки, вилки и простые стеклянные бокальчики.

Пока мы пили и закусывали, он ни разу не вспомнил о моей пленке и фотографиях.

Рассказывал о себе. О том, как жил в Ужгороде, как был классным фотографом, но много пил, и жена в конце концов выперла его из дому. Первое время жил у друга, они вместе с другом пропили его лучшие два фотоаппарата:

«Пентакон» и «Никон». Потом в Коломые умерла мать, оставила ему этот домик, и он долго не мог решить, что с ним делать. Сначала хотел продать, но, зная, что в этом случае все деньги будут потрачены на водку, решил поступить иначе.

Бросил пить и переехал сюда. Сразу нашел работу в фотоателье. Иногда удается подработать в милиции – прямо на машине забирают, и ему приходится фотографировать места преступлений.

Когда портвейн был допит, Витя собрался с духом, встал из-за стола.

– Так, мне надо выспаться перед свадьбой. А тебя, наверно, жена ждет…

Она у тебя кто? татарка?

– Казашка, – ответил я.

– Молодец. – Витя мотнул головой.

Я так и не понял, в чем был смысл его одобрения.

Уже провожая меня к калитке, он сказал:

– Моя была венгеркой. Избави тебя Бог от этой национальности…

* * *

Домой я шел минут двадцать пять. Было светло, хотя солнце уже клонилось к закату. В спину дул прохладный ветерок. Несколько раз по дороге я проверял карман куртки, в котором лежал конверт с фотографиями и коробочка с пленкой.

Дверь мне открыла Ольга Мыколаивна. Она сразу учуяла запах спиртного. Лицо ее приняло строгое выражение, она оглянулась, проверяя, что рядом никого нет, и зашептала мне назидательно:

– Тоби цього нэ трэба, з нашымы мужыками пыты. Воны нэпутящи, а ты молодый, у тэбэ жинка красыва!

– Больше не буду, – прошептал я. шутливо и заглянул сначала на кухню, потом в гостиную.

– Гуля у кимнати, – старушка кивнула на лестницу. – Чытае. Чэрэз пивчаса «Санта-Барбара», спускайтэсь!

Утром опять шел дождь. Я проснулся голодный и с тяжеловатой головой. Гуля уже натягивала джинсы.

– Где ты вчера был? – спросила она меня, обернувшись. – Вернулся такой веселый и неразговорчивый. И сразу спать лег.

– Извини. У фотографа посидели. Давай поедим, потом я тебе кое-что покажу!

После завтрака мы снова поднялись к себе в комнату. Я достал фотографии, разложил их на столе. Удобно уселся и включил лампу.

– А где мои снимки? – спросила Гуля. Я провел взглядом по разложенным фотографиям, но потретов Гули не увидел. Пересчитал снимки – их оказалось только тридцать четыре.

– Наверно, не получилось, –

сказал я. Мы вместе рассматривали снимки. Я отыскал те три, на которые обратил мое внимание Витя. Передал их Гуле, а сам рассматривал остальные. У меня уже не было сомнения, что все снимки были сделаны на берегу Каспия, недалеко от того места, где я нашел палатку. Тут была и рыбацкая шхуна, сначала далеко от берега, потом все ближе и ближе. Потом шлюпка с людьми между берегом и шхуной. Люди на берегу – пять человек – что-то вытаскивают из шлюпки. Это было похоже на кадры из старого фильма. И если б не те три фотографии, то интерес мой к этой пленке уже угас бы.

– Да, – Гуля вздохнула. – Его убили?

Она возвратила фотографии и обняла меня сзади.

– Наверно. Или умер от побоев… – сказал я, рассматривая снимок, на котором четверо вытаскивали шлюпку на берег. В шлюпке лежали какие-то мешки.

– Знаешь, – сказал я, посмотрев снизу вверх на Гулю. – Что-то здесь не так… Все снимки, кроме этих трех, совершенно «мирные». Они сняты как бы со стороны, никто специально не позирует. А здесь все смотрят в объектив, все, кроме связанного.

– Может, снимали разные люди? – предположила Гуля.

Я задумался. На фотографиях присутствовали шесть человек, включая связанного. Но на одной отдельной фотографии можно было увидеть только пятерых.

На «могильном» снимке стояли четверо, а пятый должен был снимать. Значит, шестой действительно был похоронен под песком с импровизированным, почти шутовским крестом. Получалось, что снимки шхуны и шлюпки с людьми, и пятерых, уже вышедших на берег, были сделаны пленником. Видимо до того, как он стал пленником.

Я поделился своими мыслями с Гулей.

– Значит, он следил за ними? – сказала она. – А зачем?

Я пожал плечами.

– Коля, а давай разложим снимки по очереди, как они были сняты.

Предложение Гули мне понравилось. Я достал пленку, и мы вдвоем, растянув ее перед горящей настольной лампой, отыскивали соответствующий кадру снимок и выкладывали его на столе в ряд. Когда дошли до двух последних кадров – переглянулись. Вместо портретов Гули там была сплошная темнота.

– Ничего, мы с тобой в фотоателье сфотографируемся, – пообещал я.

Разложенные по порядку снимки подтвердили наши выводы. Человек с фотоаппаратом ждал приближения шхуны, потом следил за шлюпкой, в которой пятеро неизвестных что-то доставили на берег. Потом его заметили, отобрали фотоаппарат, связали и сфотографировались вместе с ним. Только явно не «на память», иначе фотоаппарат они забрали бы с собой.

– Странно, что «Смена» лежала в палатке, – произнес я. – Я бы на их месте или забрал ее с собой, или выкинул в море…

– Пустыня – это то же море, – сказала Гуля. – Все, что бросишь на песок через час-два будет уже под песком. Людей там нет, рядом никто не живет…