Добрый мир
Шрифт:
того же, что он? Сам-то я боюсь?
Время рассвета я проспал. Разбудило меня яркое, уже дневное солнце.
В мешке моем было жарко, как в парилке. Женьки рядом не было.
Я вылез на свет божий и пошел к берегу.
Женька, в одних трусах, блаженно задрав свою небритую физиономию к
солнцу, сидел на поваленной лесине и словно ждал, когда я его напугаю.
— Московское время — семь часов,— сложив рупором ладони, еще
издали
— Купаться будешь? — повернувшись, деловым голосом спросил
Женька.
— Бр-ррр...
— А я буду!
Он спрыгнул со своей лесины и забегал по берегу.
— Только я орать буду. Специально ждал,
когда ты проснешься, а то, думаю, запугаю мужика. У-ух, сейчас как
нырну-у!
Он, высоко задирая ноги, нелепый в своих семейных трусах, носился
по берегу, и смотреть на это представление было одно удовольствие. Меня
всегда восхищало это неубиенное мужское качество: дядьки с бородами, отцы
семейств, почтенные учителя и бравые офицеры, оставшись в маленькой
свойской компании, начинают вдруг вести себя как десятилетние пацаны; вот
сейчас этот заржет как молодой конь — и...
— И-э-эх-х! — орет Женька и с разбегу
бросается в воду.— Ллепота-а! Ллюблю Панко-овку! И-эхх, до чего
люблю-у! И рыбку ей-ную — у-ух, люблю-у!! — Он бесится в воде,
и брызги веером разлетаются по сторонам.—
И-эхх, красно солнышко, водичка мокренькая — ллюб-люу-у!
— Ну а как же: любовь движет миром! — подсказываю я с берега.
— Соображаешь, майор! — орет Женька.
И еще громче прежнего: — Ллюбо-овь! Двви-жет! Ми-и-ирром!!
Меж берегов Панковки, в коридоре сосен мечется эхо: «...Ир-ром, ир-
ром, ир-ром!» — разлетается оно в обе стороны. И я не выдерживаю
искушения: прямо как есть, в штормовке и армейских своих бриджах,—
бросаюсь вслед за Женькой в холодную, искристую воду Панковки.
«ВЕТЕРАН»
Сергею Скоробогатову
и всем нашим ребятам-«афганцам»
посвящаю
Сане Фетисову очень понравилось, как пошутил один его земляк,
сержант-танкист из Братска. Они сидели в Ташкенте в аэропорту — ждали
свой рейс,— и к ним подошел подвыпивший мужичонка в грязной
разрисованной футболке. «Здорово,— говорит,— орлы! Из Афгана?» А
сержант ему: ну и дальше что, почтенный? «Как там душманы, всех
покончали?» Не знаю, брат,— это сержант ему,— мы, говорит, их в глаза не
видели. А тот: «Да брось заливать, медальки-то за что?» И тогда сержант
говорит этому типу: мы, брат, на подводной лодке служили. За всю службу
раза четыре всего всплывали. Такие дела... Мужик смеется: «Дак ведь там и
моря-то
говорит, надо знать, почтенный. Там озеро есть, с пол-Байкала нашего будет.
Прямо в середине. Купи вон в киоске атлас, да и посмотри. Чалмак
называется... Ну, этот бич потаращился на них, да и отстал.
И с тех пор, если Саню пытались расспрашивать про Афганистан, он с
серьезным видом отвечал, что служил на подводной лодке, на Чалмаке, и
кроме синей воды да рыб ничего не видел. Те, кто был с географией не в
ладах, в недоумении отставали. А кто понимал шутку — тот понимал и
Санино нежелание рассказывать и в душу не лез.
О службе Саня говорил только со своими — с ребятами, которые тоже
вернулись оттуда; в городе их было уже немало. Они крепко держались друг
друга и часто встречались. Иногда на чьей-нибудь свадьбе, а чаще — если
кому-то нужна была помощь. Например, когда Глеба Семенова перевозили на
новую квартиру.
Глеб был старше Сани всего на год, но уже успел жениться. Квартира
ему досталась в новом доме на третьем этаже, и это была не квартира, а чудо:
две комнаты, огромная прихожая и балконище — что твой аэродром —
полтора метра в ширину и все десять в длину.
— Ты бы, Глебыч, пустил меня на балкон пожить,— пошутил Саня,
когда они, перетаскав Глебовы пожитки, расположились на том балконе
покурить.
— Давай, тащи раскладуху,— разулыбался довольный Глеб.
А Равиль, самый старший из них,— он демобилизовался три года
назад — опять стал расспрашивать Саню про житье-бытье. И опять на него
навалились ребята: чего, мол, ерундой заниматься! надо немедленно идти в
завком, в партком, к директору — и требовать! Так, мол, и так, жить негде,
давайте квартиру. А не квартиру, так комнату, на худой конец.
— Да вы что, мужики! Как я буду требовать? — защищался Саня.—
Ну женился бы — тогда понятно. А так они меня куда подальше пошлют — и
все дела. Или общагу предложат. А мне казарма надоела. Пусть лучше так...
— А ты свою Красную Звезду на грудь — и вперед! — горячился
Равиль.— Пусть попробуют послать! И вообще, что за ребячество! Тебе что,
государство за красивые глаза льготы давало?!
Вася Козырев, слушая их диалог, только похохатывал; этому, чтобы
позубоскалить, даже повода не надо было.
— Так ты, Санек, брательнику уже рога наставил? Или как, все еще
теряешься?
Ребята смеялись. А Саня, кисло улыбаясь, чертыхался про себя: ну кто