Добрый мир
Шрифт:
неподвижной мишенью. Но наводчику ее, кажется, удалось сделать то, чего не
удалось Сане. Несколько разрывов на гребне осыпи, было похоже, подавили-
таки гранатометную точку. Во всяком случае, «восьмерка» жила. Стоя голой
мишенью на дороге, она изрыгала из себя всю свою огневую мощь, и на
перевале установилось шаткое равновесие. Ребята от поворота вели огонь по
скалам, по осыпи, но не могли двинуться к машине — простреливался
каждый метр дороги,—
«зеленого» с его людьми... Сколько времени это продолжалось, Саня не знал.
Когда сзади, из-за поворота, до него донесся рокот моторов, он сперва даже не
понял, что это спасение. Важнее для него оказалось то, что из-за камней вдруг
выскочил его зеленый вражина, и он, слабея от ненависти, всаживал в него
очередь за очередью.
Скалы словно раскололись от залпа танковых
«стодвадцатимиллиметровок». Вверху между камней замелькали серые тени
вылезавших из укрытий «духов»; частой тяжелой дробью с дороги начали
бить сразу несколько пулеметов. Через несколько минут все было кончено. В
памяти Сани осталось только, как на большой скорости, обходя обе их БМП,
по дороге к группе «зеленого» пронесся головной Т-62, и оттуда слышались
нестройные крики.
Ребята начали собираться у «восьмерки». Когда Саня подошел к ним,
над лейтенантом Саенко склонились командир первого отделения и Сережа
Попов. На тело лейтенанта было страшно смотреть. Вся грудь его и живот
были мокрыми от крови. Каски на нем не было. Голова, неправдоподобно
отброшенная назад, словно у него не было горла, тоже лежала в кровавой
луже. Глаза лейтенанта были полуоткрыты. Сане показалось, что смотрит он
на него. «Из-за меня!» — прошептал Саня. И сел. Какой-то танкист подбежал
к нему,
стал снимать с него бронежилет. Расстегнул гимнастерку. «Ты что,
земляк, ранен? Эй, земляк!» Саня снова посмотрел на лейтенанта Саенко.
Судорожно вздохнул — и зевнул. Мучительно, до боли в челюстях. Еще
несколько раз вздохнул — и снова зевнул...
В вертолете, когда его с Костей и Леней Дубининым везли в
госпиталь, он потерял сознание. И это было хорошо. Потому что в госпитале
снова началось. И только после порции уколов отошли и головная боль, и
зевота.
А так на нем не было ни царапины. Был синяк величиной с чайное
блюдце под левой подмышкой да длинная вмятина на каске напротив затылка.
Саня стоял перед пьяным соседом и зевал. Ждал, что еще скажет этот
седенький духарик. На какой-то момент его отпустило,
— Дед, слышишь, дед? Слышишь, старый недобиток? Тебе мамка в
детстве зеленую тюбетейку не покупала?
Деда Гриша посмотрел на него бессмысленными глазами и ткнулся в
стол.
Саня повернулся к двери и, держась за подбородок рукой, вышел в
коридор. Там он оделся и пошел в больницу. Он знал, что ему нужно было
колоть.
В больнице, в приемном покое, его пытались оставить, но он не
согласился, успокоив дежурного врача тем, что напасть эта у него давняя,
после травмы головы, и в последнее время почти его не беспокоит. Он только
попросил с собой пару таблеток димедрола. Около часу ночи он вернулся в
свою комнату.
Но даже димедрол не помог ему уснуть.
Он думал о деде Грише, о том, много ли в Союзе «дедов Гриш» да о том,
как он станет теперь с ним жить под одной крышей. Думал и все больше
терялся. Стоило представить себе, как он будет каждый день с ним
встречаться, как полезет после этой старой сволочи в ванну или... на ум
приходила непристойная присказка о том, чего хороший человек не станет
делать с плохим на одном гектаре, и хоть смейся, хоть плачь. Но только
смеяться хотелось меньше всего.
Придя утром на работу, Саня взял у секретарши начальника белый
стандартный лист бумаги и написал в ЖКУ заявление с просьбой обменять
ему комнату. Потом зашел к главному инженеру, попросил «без содержания»
на два часа и пошел в ЖКУ.
В жилотделе ему сказали, что обмен возможен только по истечении
шести месяцев со дня прописки по его настоящему месту жительства, и
посоветовали обратиться к начальнику ЖКУ товарищу Чалому.
Саня вышел во двор жилуправления. Идти к товарищу Чалому не
хотелось. Об этом человеке во всем их комбинатовском районе много
говорили в последнее время, Саня слышал эту историю не раз. Дело было в
том, что начальник ЖКУ комбината каким-то способом сумел получить
четырехкомнатную квартиру, а семья его, включая самого, состояла из
четырех человек. Возмущенные женщины-очередницы, человек шестьдесят,
написали жалобу в обком партии и даже, кажется, в газету «Известия». Об
этом судили да рядили на все
лады, но прошло уже месяца три, а товарищ Чалый как ни в чем не
бывало сидел на своем месте. Саня прикидывал туда и сюда, но, похоже, идти
все-таки было надо. Да и как, в сущности, история эта могла касаться его!