Добудь восход на закате
Шрифт:
— Твоя тележка вот-вот развалится.
— Знаю. — Сигорд пальцами подвернул, закрепил отошедшую гайку, подопнул для крепости ногой... Да что толку, Кечу прав: тележка на ладан дышит, а без нее тяжко грузы таскать. Городская свалка — она, конечно, рог изобилия, но непредсказуемый рог, по заказу нужное не найдешь. Тележка была не совсем тележкой — Сигорд приспособил так дорожную сумку на колесиках, но та и найденная была далеко не молода, а каторжный труд на благо Сигорда в считанные недели превратил ее в окончательную
— И штаны поменяй, что ли. Смотреть противно.
Сигорд залился краской смущения ото лба до шеи и сам ощутил, что покраснел. Он и рубаху навыпуск, и штаны поддергивал, и старым скотчем изнутри обклеивал, но все равно, видимо, сзади жопа светится — это он позавчера так неудачно за проволоку зацепился.
— Да, точно, ты прав. Но свалка — дело непредсказуемое: ищешь одно, а находишь другое. А когда нужно что — год искать будешь и фиг найдешь.
— Ты о штанах?
— Ну... Да, и о штанах в том числе. Ты думаешь, что раз сва...
— Так купи. Не попей один раз и на барахолке купи.
— Спасибо за добрый совет. — Но Кечу даже и не услышал иронии в словах Сигорда, он уже перекладывал грузы в нужном для него порядке залегания.
— Ешь на здоровье. Завтра тоже я. Несешь?
— Да.
— Все, счастливо.
Сигорд шел, шел налегке, громыхая тележными колесиками по пыльным ухабам, запнулся, когда одно отскочило, потом неуклюже размахнулся и забросил дряхленький гужевой трупик — хотел подальше, да не получилось — туда, откуда подобрал ее, в груды мусора. Забросил и заторопился «на точку», рассчитываться с народом.
Итого: сорок. За вчерашний день считать — пятнадцать, да сегодня пятнадцать пятьдесят, да десять выторгованных. И тех что было, за вычетом потраченного и проеденного — двести ровно. И червонец, самый первый, вроде как реликвия. Все состояние — двести... пятьдесят... талеров! Ого! Если перевести на международную валюту потверже — пятьдесят баксов! В фунтах меньше, правда...
Солить, что ли, такие деньжищи, елы-палы??? Надо жить и тратить их на удовольствия. Например, на... Человек заскрежетал остатками черно-желтых зубов и ударил себя в скулу — получилось неожиданно больно, даже кровь показалась.
— На штаны. — Сигорд промывал и промывал саднящую кожу, а все равно пальцы в розовом, залепить бы надо.
Наконец, Сигорд распрямился над осколком зеркала и потер уставшие глаза. Купюры-то он различает и прейскурант пока еще тоже — да, а вот собственное лицо рассматривать в мелких волосяных подробностях и брить его — уже проблема. Он выпятил грудь, нахмурился, откашлялся и постарался взять голосом поближе к басу:
— Первый лот: штаны министерские, двухштанинные, антикварные, инкрустированные пуговицами. С тремя карманами. Двести пятьдесят талеров! Кто меньше? — и сам же откликнулся дребезжащим тенором:
—
— Лот продан.
Организовать в собственном воображении аукцион — оказалось гораздо проще, чем купить реальные штаны: для начала Сигорда погнали прочь с барахолки, чтобы не досаждал своим присутствием приличным людям.
— Ну а что? Всякий засранец будет хвататься за чистые вещи — кто их потом купит?
Хорошо хоть охранник его не бил:
— Давай, давай отсюда, батя, видишь, разорались курицы. Что ты сюда забрел, у них снега зимой не выпросишь. Кыш, чтобы я тебя больше здесь не видел.
Сигорду не привыкать к унижениям, он даже хотел сунуть охраннику пару талеров, чтобы тот пропустил в другие ряды, но... Пожадничал.
А до другой барахолки — добрый час идти... Сигорд обошел барахолку по периметру и в одном месте, где сетка забора вплотную подступала к торговле, он окликнул очередную тетку:
— Эй, красавица, штаны не продашь?
— Штаны? — Тетка развернулась и присмотрелась. — Кому штаны, тебе, что ли ча?
— Именно. Мои сносились.
— Да уж вижу по мотне. — Тетка почесала необъятный бок, покосилось на соседок и уже погромче:
— А платить, как собрался — деньгами, аль натурой?
— Увы, деньгами. Натура — видишь, тоже сносилась, так что наличными и только наличными.
— Во как! А на вид справный, удалой... — Соседка слева засмеялась в голос, справа — только фыркнула. — Ну так что из-за забора-то орать, сюда иди, подберем по фигуре.
— Не могу, гоняют...
— И правильно, что гоняют, и так не продохнуть. Покажи деньги?
Сигорд вытащил заранее приготовленные и отложенные отдельно две трешки и пятерку:
— Вот.
— Что? И с этими бумажками ты собрался покупать? Одежду? Да ты в уме ли? — бабы, гляньте на орла...
— Хватит, хватит голосить. Нашла над кем куражиться. Не хочешь продавать — пусти меня. Вот, дедуля, у меня есть брюки...
— Это еще кто? ты куда встреваешь, а? Брюки у нее... Сама и носи, хоть на голове! Он ко мне первой обратился. Прыткая, а? Не сладим дело — тряси товаром, сейчас же — не встревай в чужой бизнес. Учить меня взялась! Эй, жених! Тебе какие?
— Самые простые. Чтобы целые, прочные, мне впору. И с пуговицами.
— Только с пуговицами? А на зиппере?
— Или на молнии, главное — чтобы было, что застегивать. И цвет не маркий: серый там, черный...
— Не маркий? Тогда тебе коричневый бы надо. — Тетка заухала, засмеялась.
— Это, небось, мужику твоему коричневые понадобятся, если он затеет тебя на руки взять. — Теперь уже смеялись в голос все трое: обе соседки и сама толстуха.
— Ишь ты, хват какой. Ладно. Есть у меня штанцы, как раз за одиннадцать талеров, настоящие брюки. Очень хорошие... Сейчас достану...