Дочь Белого Меча

Лазарчук Андрей Геннадьевич

— Что-то случилось?

— Нет, — сказала Ягмара. — Посиди со мной рядом…

Акболат, не вставая, перебрался к костру.

— Не знаю, что со мной, — сказала Ягмара. — Что-то страшно тревожит… не знаю.

— Ты о мальчике?

— Нет. Наверное, о себе. Впрочем… может, и о нём. Или… или что-то другое.

Акболат молчал. Потом поворошил костёр. Посмотрел, как искры уходят в небо.

— Я должен сейчас сказать что-то мудрое… но я, наверное, слишком долго мёрз. Не могу думать ни о чём, кроме тепла. Мне снилось тепло. Просто тепло

само по себе, не дом, не лето… просто тепло.

— Почему Лютобог тебя заточил? Ты сделал что-то плохое?

— Поднял руку на бога.

— Но он же злой.

— Богам не ведомо добро и зло. Вернее, они понимают это не так, как мы. Это нам кажется, что Ахура Мазда и Ангра Маинью отстаивают — один добро, другой зло. А на самом деле… — он замолчал.

— Что?

— Не могу подобрать слова. Помнишь, я показывал тебе всяких зверушек на стене — ну, тени от рук? Вот они, руки. Они совсем не похожи на зверушек. Так и боги… сами они одно, а то, что мы видим — совсем другое… Человек не должен покушаться на бога, каким бы бог ни был. За этим всегда следует наказание…

— Но это же несправедливо.

— Только с нашей точки зрения. С точки зрения богов — более чем справедливо. Но ведь не это тебя беспокоит?

— Да… в смысле, нет… В общем, я вспомнила. Получается так: Черномор отправил Ния именно за мной. Ему зачем-то нужна была моя кровь…

— Чтобы вернуть силу. Лютобог отнял у него почти всю силу — иначе его невозможно было бы сковать. А силу свою Черномор запасал в своих детях, которых немало раскидано по свету…

— Да. Так вот: когда… когда уже мы освободили его, Черномор закричал на Ния: кого ты мне привёл? То есть получается…

Акболат вздохнул.

— Я надеялся, что ты никогда этого не узнаешь. Вальда действительно понесла от Черномора…

— Что?!

— Увы, это так. Он умеет принимать любой облик и вовсю пользуется этим. Колушка пыталась убить плод, но у неё ничего не получилось. Девочка родилась…

— Отец, что ты говоришь?

— Ты слушай. Девочка — если это можно было назвать девочкой — родилась. Её унесла Тоначи-баба…

— А я тогда кто?

— Ты моя дочь. Моя и Бекторо. Видишь ли, Бекторо — моя вторая жена…

— И мама… Вальда…

— Конечно, она всё знает. Мы — все трое — договорились скрывать от тебя всё это как можно дольше, лучше — всегда. Потому что не знали, чего ждать от Черномора. То есть знали, что ничего доброго… ну вот видишь — оказались правы. Возможно, правы. Ещё не уверен до конца…

Ягмара потрясённо молчала.

— Кому же теперь верить, — сказала она наконец. — И мама, и ты…

— Прости нас, — сказал Акболат. — Но попробуй представить себе, что чувствовали мы сами. Я два раза вынимал Вальду из петли…

Ягмара вдруг поняла, что вся дрожит. Как будто не у костра сидела она, а на бесконечной чёрной льдине, по которой резкий ветер нёс позёмку.

— Мы глупые, — сказала она. — Мёрзнем. А ведь можно забраться в рукавичку, там тепло… Хочешь?

— Нет, —

сказал Акболат. — Весь сон унесло… как только вспомнил это всё…

— Да, — сказала Ягмара. — А как на руке Ния оказался твой оруч?

— Какой? — Акболат протянул обе руки. — Вроде бы все на месте.

— И здесь обман… — сказала Ягмара и вдруг заплакала.

Она не умела плакать.

Отец гладил её по голове, а она уткнулась лицом ему в колени и затыкала себе рот, чтобы не слышно было рвущегося наружу воя.

Утром Ний подстрелил молоденькую козочку, и они наконец нормально поели. Несколько кусков мяса прожарили и взяли с собой, чтобы не задерживаться по пути. Шеру, досыта вкусивший печёнки, расчувствовался и долго тёрся лбом о ноги Акболата.

Дорога теперь была достаточно простой — невысокие и некрутые пригорки, поросшие прозрачным лесом. Между пригорками текли ручьи, на изредка встречающихся озёрах плавали стаи гусей. С лысых вершин пригорков открывался вид на реку впереди, степь на южном её берегу и бескрайний лес — на северном. Только это и позволяло понять, что сейчас они находятся где-то на закатных склонах Станового хребта…

Потом местность ощутимо пошла под уклон, но двигаться стало намного сложнее — приходилось огибать скалистые отроги, следовать изгибам обрывов над руслами ручейков и речек, а иногда даже возвращаться по своим следам и искать другой путь. Но на второй день попалась тропа кочевников, по которой они гоняли табуны и стада, и тут наконец стало идти легко и свободно, а главное — можно было не бояться сбиться с пути.

К разговору с отцом не возвращались — всё и так было понятно. Ягмара просто не знала, что ей теперь с этим пониманием делать. Ний шёл с ними, но при этом как-то отдельно: молчал и о чём-то пристально думал. Ягмара даже горько усмехалась про себя: они с ним внезапно оказались одинаково обманутыми…

Все разговоры сводились к простейшим и обыденным: «подай», «возьми», «подвинься», «осталась ещё соль?» и тому подобному.

Уже когда спустились и остановились на ночёвку в чистом поле, Ягмара проснулась среди ночи и увидела у костра сидящих рядом отца и Ния. Они о чём-то разговаривали, но сидели так, что до неё доносились только обрывки тихих слов. Она не стала вслушиваться и скоро уснула снова.

Ей приснился свой дом, но пустой и как будто много лет заброшенный. Ветер носил по комнатам палые листья…

Она проснулась со стеснением в груди и в слезах. Солнце только поднималось над горами.

А в другой стороне, розовые от рассветных лучей, бесконечной чередой бежали кони.

Ягмара растолкала отца. Ний вскочил сам. Они стояли и смотрели на этот бег.

— Я совсем не вижу людей, — сказал наконец Ний. Он надел шапку и видел теперь далеко и зорко.

— Я тоже… — медленно сказал Акболат. — И мне это совсем не нравится. Надо быть настороже…

Они поели и пошли в ту сторону, откуда бежали кони, а кони всё бежали и бежали, и не кончался этот поток.