Дочь Галилея
Шрифт:
Вся официальная переписка, приведенная в данной главе, Цитируется по изданию: Finocchiaro . The Galileo Affair .
Путаницу в отношении того, был ли один суд или два и когда именно, породила трудная для понимания природа самого суда. Галилея судили только однажды, весной 1633 г., но по меньшей мере половина свидетельств и большинство показаний, привлеченных в ходе заседаний, относятся к событиям 1616 г.
Что касается отчетов о суде, которые сохранились благодаря тщательным записям, здесь в первую очередь бросается в глаза отчуждение, существующее между обвинителем и обвиняемым на уровне выбора языка: в протоколах речи прокурора записаны по-латыни и в третьем лице, так что вопросы приобретают на бумаге некий квазиисторический оттенок («Посредством какого способа и как давно прибыл он в Рим?»), в то время как ответы
После того как 20 января 1633 г. Галилей выехал из Арчетри в Рим, он путешествовал около двух недель, затем еще две недели вынужден был провести в карантине возле Аквапенденте - в неудобной квартире, где питался лишь хлебом, яйцами и вином, - так что в Вечный город ученый прибыл вечером в воскресенье, 13 февраля.
Урбан мог немедленно отправить его в тюрьму, но вместо этого, в знак уважения к великому герцогу Фердинандо и принимая во внимание слабое здоровье Галилея, папа позволил ему остановиться в Тосканском посольстве, по соседству с церковью Тринита-дель-Монте, там же, где он располагался с комфортом и во время предыдущих визитов. Хозяева дома, Франческо и Катерина Никколини, приветствовали Галилея как дорогого гостя и попытались смягчить суровость обстоятельств вынужденной встречи теплотой и гостеприимством.
Посол Никколини был сразу вовлечен в прелюдию к текущим неприятностям Галилея, представив поручительство за него отцу Риккарди, кардиналу Франческо Барберини и при определенных обстоятельствах папе Урбану, достигшему пика дурного настроения. Послу удалось разузнать достаточно много, учитывая, как он сообщал в письме своим повелителям в Тоскану, что «мы имеем дело с Конгрегацией Инквизиции, которая действует втайне и ни один из членов которой рта не открывает, поскольку цензура их весьма сильна». Теперь, когда Галилей у него в доме ожидал решения своей участи и его судьба была известна лишь Господу, Никколини продолжал посещать различных кардиналов, пытаясь помочь старому другу любым возможным способом. Галилей не участвовал в этих визитах, он оставался в посольстве, в соответствии с указом кардинала Барберини - изолировать себя для собственного же блага. Единственным, кто посещал тогда Галилея, был некий монсеньор Лодовико Серристори, консультант Святой Инквизиции.
«Последний приходил уже дважды, - докладывал Никколини в конце первой недели пребывания Галилея в его резиденции, - причем оба раза заявлял, что действует от своего собственного имени и просто хочет нанести визит; но всегда упоминал при этом суд и обсуждал различные детали, так что, я полагаю, можно быть уверенными, что он послан, чтобы послушать, что скажет синьор Галилей, каковы его установки и как он защищается, чтобы они там могли решить, что делать и как действовать дальше. Эти визиты, кажется, немного успокоили доброго старика, ободрив его и создав впечатление, что сей человек заинтересован в его деле и в том, какое решение следует принять. Тем не менее иногда эти преследования кажутся ему весьма странными».
Никколини, чьи остроумные и весьма подробные письма секретарю Тосканы, которые он писал на протяжении двух месяцев, дают детальную картину судебных слушаний, рассказывал своему гостю все, что знал. Из наполненных зловещими документами папок Святой Инквизиции становится ясно, что кое-кто стремился уничтожить Галилея. Во время его визита в Рим с декабря 1615 г. по июнь 1616 г.
– задолго до того, как Фердинандо стал великим герцогом, а Никколини - послом, и даже прежде, чем начался понтификат Урбана - появляется первый документ, связанный с этим делом.
Никколини объясняет, что старые записи из досье Галилея в Инквизиции показывают, что ученого официально предупредили: он не должен обсуждать идеи Коперника - нигде и никаким образом. Соответственно, когда Галилей в 1624 г. пришел к Урбану и обратился к нему с вопросом, можно ли рассматривать в новой книге учение Коперника как гипотетическое, он автоматически нарушил
Рим в 1596 г.
Фольгеровская Шекспировская библиотека, Вашингтон
Галилей прекрасно понимал, что старые записи, о которых говорил Никколини, были предупреждением кардинала Беллармино, оказавшего ему очевидную милость до вынесения официального указа о запрете на учение Коперника. Но то давнее предупреждение кардинала вовсе не носило столь сурового характера, который оно, по сведениям Никколини, обретало теперь в новой интерпретации. Оно оставляло ученому свободу действий для гипотетических рассуждений. Свобода дискуссии на гипотетическую тему - вот и все, о чем просил Галилей Урбана, и все, что он совершил. Поэтому ученый был уверен, что недоразумение бы наверняка разъяснилось, если бы только его выслушали.
Но Никколини опасался, что Его Святейшество и Святая Инквизиция, приложив такие усилия, чтобы доставить Галилея к своему порогу, теперь захотят услышать об аресте и привлечении его к суду. Да разве они признают, что обвинили невинного человека?
Галилей, который после повторных угроз поспешил приехать в Рим, вот уже несколько недель ждал в Тосканском посольстве, когда его вызовут на допрос. Теперь он особенно жаждал новостей из дома. Покинув Арчетри на неопределенный срок, ибо и сам не знал, на сколько он уезжает, Галлилей передал виллу в пользование Франческо Рондинелли, библиотекаря великого герцога Фердинандо и автора хроники последней чумы[59]. Галилей ожидал, что его домоправительница и мальчик- слуга (JIa Пьера и Джузеппе) будут по-прежнему выполнять свои обязанности, и велел сестре Марии Челесте присматривать за домом, предоставив ей распоряжаться по своему усмотрению.
Достославнейший и возлюбленный господин отец! Ваше письмо, написанное 10 февраля, было доставлено мне 22 числа того же месяца, и теперь я полагаю, что Вы уже получили другое мое письмо вместе с тем, что написал Вам отец-исповедник, благодаря чему знаете некоторые подробности, которыми интересовались; а поскольку до сих пор нет никаких писем от Вас с ясным изложением того, как Вы добрались до Рима (и можете представить себе, возлюбленный господин отец, с каким нетерпением я жду этих писем), я вновь берусь писать Вам, чтобы Вы шли, в каком беспокойстве я живу, ожидая вестей от Вас, а также посылаю Вам приложенное официальное уведомление, доставленное в Ваш дом 4 или 5 дней назад каким-то молодым человеком и принятое синьором Франческо Рондинелли, который, передавая мне сие, посоветовал оплатить его, не дожидаясь следующих мер, предпринятых кредитором. Он сказал, что никто не может игнорировать такие распоряжения, и предложил уладить это дело. Сегодня утром я дала ему 6 скуди, которые он не хотел платить Винченцо, но предпочел внести те деньги на счет магистрата, оставив их там вплоть до Ваших, возлюбленный господин отец, Распоряжений. Синьор Франческо действительно очень приятный и рассудительный человек, и он постоянно твердит о том, сколь благодарен Вам за позволение пожить у Вас в доме. Я слышала от Ла Пьеры, что он обращается с ней и с Джузеппе по-доброму, даже и в отношении их еды; и я позаботилась об остальных их нуждах, возлюбленный господин отец, согласно Вашим указаниям,. Мальчик рассказал мне, что на Пасху ему понадобятся башмаки и чулки, я хочу связать их для него из толстого, грубого хлопка или даже из тонкой шерсти. Ла Пьера говорит, что Вы обещали ей заказать тюк льна, поэтому я воздержалась от приобретения малого количества, которое потребуется мне, чтобы соткать толстое белье для Вашей кухни, как я намеревалась сделать, и я не буду покупать его, пока не получу от Вас других распоряжений.
Виноград в саду растет прекрасно теперь, когда Куна находится в правильном положении, благодаря попечению отца Джузеппе, который, говорят, достаточно способен в этом деле, ему также помогает синьор Рондинелли. Я слышала, что салат-латук очень хорош, и доверила Джузеппе продать его на рынке, пока не испортился. От продажи 70 горьких апельсинов получили 4 лиры, очень достойную цену, насколько я понимаю, поскольку этот фрукт мало используется: португальские апельсины продают по 14 крези за 100 штук, а у Вас продано 200.