Дочь генерала

Демилль Нельсон

В основной спальне я переоделся, приладил под мышкой кобуру с пистолетом, в кухне хлебнул холодного пива и вышел из трейлера. Пикап я оставил на месте, а сам сел в свой «блейзер». Теперь я был готов заняться расследованием изнасилования и убийства, хотя по ходу дела надо было выкроить часик и соснуть.

По дороге я еще несколько раз хлебнул пива. В штате Джорджия существует закон относительно открытых емкостей для алкогольных напитков. Местные утверждают, что закон этот велит опорожнить банку или бутылку, а уж потом выкидывать в окошко.

Я сделал немалый крюк, чтобы попасть в жалкий, застроенный деревенскими домами пригород Индиана-Спрингс. Индейцев

здесь не было, зато полно ковбоев, если судить по многочисленным дорожно-транспортным средствам повышенной мощности. Я подъехал к скромному домику и несколько раз просигналил, вместо того чтобы вылезать из машины и дергать дурацкий колокольчик — здесь так принято. На пороге появилась толстуха, увидев меня, помахала рукой и скрылась в доме. Через несколько минут из дверей вывалился сержант Далберт Элкинс. Ночное дежурство тем хорошо, что весь следующий день ты свободен. Элкинс явно расслаблялся: на нем были шорты, футболка и сандалии, в каждой руке по банке пива.

— Садись в машину, — сказал я. — Надо повидать одного парня на базе.

— О черт...

— Давай-давай, я привезу тебя назад.

— Уеду ненадолго! — крикнул он в раскрытую дверь, забрался на пассажирское место и дал мне одну банку.

Я взял пиво и выехал на дорогу. У сержанта Элкинса было ко мне четыре вопроса: «Где ты раздобыл этот „блейзер“?», «Откуда у тебя этот костюмчик?», «Как твоя телка?», «Кого мы должны повидать?»

Я ответил, что «блейзер» позаимствовал у знакомых, костюмчик — из Гонконга, телка у меня — первый класс, а повидать мы должны одного мужика, он за решеткой.

— За решеткой?!

— Ну да. Фараоны заперли его у себя в камере. Хороший мужик. Надо повидаться, а то отправят его в тюрьму...

— За что же его взяли?

— Самоволка. Я должен перегнать его машину к нему домой. Его старуха на девятом месяце, и ей нужны колеса. Они недалеко от тебя живут. Ты за мной поедешь, в «блейзере».

Сержант Элкинс кивал, как будто ему такие истории не впервой, потом сказал:

— Слушай, расскажи лучше о своей мочалке, а?

Мне хотелось сделать ему приятное. Я пошел травить:

— Прихожу я, значит, к ней, а у самого уже стоит, как бутылка с бурбоном. Взял я ее, дурочку, за уши и на себя насадил. Да еще по темечку шлепнул, чтоб поглубже села. А она, значит, визжит, вертится на моем стебле туда-сюда, туда-сюда, как дверь в сортире хлопает, когда ветер.

Элкинс заревел от восторга. И точно, байка была хороша. Ни за что не подумаешь, что я из южного Бостона. Ей-богу, неплохо.

Так мы и ехали, болтая о том о сем и попивая пиво. На подъезде к базе мы поставили банки с пивом на пол, чтоб фараоны не придрались, а потом и вовсе спрятали их под сиденье. Я лихо подкатил к Управлению военной полиции и потопал внутрь. Постовой встал мне навстречу, но я сунул ему под нос свое удостоверение. Сержант Элкинс либо не заметил, либо ничего не понял. Мы оба прошли длинным коридором к камерам. Я увидел одну, пустую и вполне приличную, и подтолкнул туда сержанта Элкинса. Он вроде бы растерялся, забеспокоился.

— Где же твой приятель?

— Ты и есть мой приятель. — Я закрыл дверь, и замок защелкнулся. Я показал ему удостоверение и продолжал: — Ты арестован. Обвиняешься в преступном сговоре продать военное имущество и нанести ущерб Соединенным Штатам Америки... Кроме того, ты не пристегнул ремень безопасности.

— Господи Иисусе... Как же так?.. О Боже...

Нужно видеть физиономию человека, когда ему объявляют, что он арестован. Она крайне любопытна и о многом говорит. Что

сказать потом и как сказать, зависит от первоначальной реакции человека на неприятное известие. У Элкинса был такой вид, как будто он увидел, как сам апостол Петр опустил вниз большой палец правой руки: «Добить гладиатора!»

— Но я предлагаю тебе выбор, Далберт. Ты собственноручно напишешь полное признание и изъявишь готовность сотрудничать со следствием, чтобы прищучить тех, с кем ты вел переговоры о преступной сделке. В этом случае я гарантирую, что тебя не упекут за решетку. Тебя увольняют со службы, лишают звания, жалованья, довольствия, всех видов и пенсии. Либо — пожизненное заключение в Левенуэрте, приятель. Выбирай!

Сержант заплакал. Да, я становлюсь мягкотелым. В прежние времена я не предложил бы подозреваемому великодушный выбор, а если бы он начал плакать, хлестал бы его по морде, пока тот не заткнется. Теперь я пытаюсь быть более отзывчивым к нуждам преступника и не думать о том, сколько полицейских и невинных людей полегло бы от двухсот автоматических винтовок «М-16» и гранатометов. К тому же штаб-сержант Элкинс нарушил священный долг — быть верным воинской присяге.

— Согласен? — спросил я.

Он кивнул.

— Молодец, Далберт. — Я выудил из кармана листок с перечислением прав обвиняемого. — Прочти и распишись.

Он вытер слезы и начал читать.

— Живее, Далберт.

Он подписал и отдал мне листок и ручку. Карла теперь кондрашка хватит. Вся его философия состояла в том, что никто не должен идти на договоренность с обвиняемым — того надо просто сажать. В трибунале не любят такие вещи. Все верно, мне надо было поскорее разделаться с преступным сговором. Карл сам сказал: «Кончай!» Вот я и закончил, чтобы взяться за другое дело, которое могло доставить мне кучу хлопот.

Подошел лейтенант полиции и потребовал объяснить, что я здесь делаю. Я показал ему удостоверение и сказал:

— Дайте этому человеку бумагу и ручку — он должен написать признание. Потом переправьте его в группу УРП для допроса.

У сержанта Элкинса был жалкий вид: на тюремных нарах, в шортах, футболке и сандалиях. Сколько типов за стальной решеткой я перевидал! Интересно, как я смотрюсь оттуда, из камеры?

В отведенном мне крохотном кабинете я еще раз перелистал адресно-телефонную книгу Энн Кемпбелл. Около сотни имен, моего нет. Никаких сердечек, звездочек и других пометок, указывающих на любовный интерес или степень знакомства, но я не мог отделаться от мысли, что существует другой список имен и телефонов, он, может быть, в той самой «комнате отдыха» или в ее личном компьютере.

Я наскоро набросал для Карла коротенький доклад — не тот, который сочинил в уме, но такой, к которому не придрался бы ни Главный военный прокурор, ни адвокат. Теперь у нас в стране ни один документ невозможно сохранить в тайне, и в официальном перечне секретных материалов мой отчет мог бы быть классифицирован так: «Достоин самого широкого распространения».

Покончив с докладом, я по внутреннему телефону попросил прислать мне секретаря.

Армейские секретари не сильно отличаются от секретарей на гражданке — при той только разнице, что среди них много мужчин, хотя последнее время часто стали попадаться и женщины. В любом случае наши секретари, как и их штатские коллеги, способны поставить на ноги и начальника, и дело — или погубить их. Через несколько минут явилась молодая женщина в летней форме, то есть в зеленой юбке и такой же блузке, уместных в душных помещениях. Она лихо козырнула и звучно отрапортовала: