Дочь Клеопатры
Шрифт:
И вот я вступила в пустой театр. За последнее время здесь многое было сделано: амфитеатр для десяти с лишним тысяч зрителей; сцена, которую предстояло покрыть мозаиками; три яруса арок, поддерживаемых колоннами каждого из греческих стилей: сперва дорического, потом ионического и, наконец, коринфского. Я ежедневно ходила сюда почти целый год — то с Витрувием, то с одной лишь охраной — и наблюдала за тем, как работают зодчие. Я выбирала росписи, придумывала мозаики, и никто надо мной не подтрунивал, потому что наставник дал всем понять: для театра моя персона, пожалуй, так же важна, как и сам Марцелл.
Приблизившись
— Что ты здесь делаешь?
Юба улыбнулся и подошел ко мне.
— Заметил охранников у дверей и подумал: может, внутри что-нибудь стряслось? А это всего лишь ты явилась выплакать свои горести. Похоже, каждой трагедии нужна своя сцена.
— Я не плакала! — вырвалось у меня.
Нумидиец поднял брови.
— Значит, ошибся.
— Мне нужно закончить последние чертежи. Вот здесь, — у меня неубедительно дрогнул голос, — потребуется мозаика.
Я решительно соскочила со сцены и уже собиралась уйти, как вдруг меня осенило.
— Знаю, зачем ты здесь! Следишь за мной по приказу Августа!
Юба лишь рассмеялся подобной глупости.
— Думаешь, мне сейчас больше не на что тратить время?
— Тогда почему ты не собираешь вещи, чтобы сесть на ближайшее судно до Мавретании?
Я запоздало прикусила язык.
Отступив на шаг, Юба тихо ответил:
— Может быть, у меня здесь остались дела. Может быть, перед отъездом надо пристроить на хорошие места всех своих рабов.
Он развернулся, пошел к охранникам, и они принялись беседовать о войне в Кантабрии, не обращая внимания на меня. Наконец я сама попросилась обратно на Палатин, и мы вчетвером вернулись, не проронив ни слова.
Свадьбу справили так, что даже самым богатым торговцам хватило пищи для разговоров на долгие годы. Многотысячная толпа заполнила виллу от триклиния до садов, согретых в зимнюю стужу пылающими угольными жаровнями и озаренных сиянием фонарей над каждой дорожкой среди ароматных роз. Между колоннами ветер трепал отрезы шелков золотого и ярко-синего цвета. Рабыни в прелестных одеждах плавно скользили среди гостей, предлагая сенаторам лучшего хиосского вина. Когда Марцелл надел на палец Юлии золотое кольцо с изумрудом, ликующий возглас гостей, прогремевший на вершине холма, донесся, должно быть, до самого Большого цирка. Брачный пир продолжался вплоть до третьей ночной стражи.
— Скоро наступит и наш черед, — зловеще проговорил мой брат, полулежа вместе со мной в триклинии.
Волосы Александра мягко блестели при
— Может, Октавиан вообще не вернется, — сказала я.
Брат не разделил этой слабой надежды.
— Значит, Ливия позаботится обо всем из Иберии. Каждую неделю Октавия получает от нее письма. А мы с тобой знаем, что случится через семь дней.
Нам обоим исполнится по пятнадцать. Александру пора готовиться к празднику в честь своего совершеннолетия во время либералий. А я начну привлекать внимание будущих женихов. В таком возрасте даже самым строгим отцам приходится отпускать от себя дочерей. Я скомкала в пальцах салфетку.
Юлия и Марцелл довольно смеялись, упоенные собственным счастьем. Наконец муж поднял молодую на руки и тронулся к вилле в сопровождении длинной процессии. Невеста нечаянно поймала мой взгляд, и улыбка на ее губах как-то страдальчески дрогнула. Конечно, бедняжка подумала о своей матери. Поднявшись из-за стола, я сжала ее ладонь и шепнула:
— Однажды ты станешь императрицей…
Лицо Юлии просветлело. Марцелл понес ее дальше, а я вознесла беззвучную молитву Исиде и Серапису: пусть эти двое всегда будут счастливы. Время от времени Юлия проявляла щедрость и доброту, а я отплатила одной лишь ревностью. Может быть, муж наконец одарит ее любовью и лаской, которых несчастной недоставало в детстве из-за разлуки с родной матерью?
— Идешь? — обратилась я к Александру.
— Нет. Что там веселого?
В глубине души я была ему благодарна. Любопытно было взглянуть на виллу Марцелла, но видеть, как он развяжет пояс невесты и опустит ее на брачное ложе под непристойные песни и насмешливый храп гостей?
— Ладно, тогда я — спать.
— Не дожидайся меня, Селена.
— Да ведь снаружи почти рассвело!
Брат улыбнулся.
— Еще не все амфоры хиосского выпиты.
Проснувшись утром, я бросила взгляд на его постель. Она так и осталась несмятой.
Марцелла и Юлию мы вновь увидели только спустя три дня. Молодожены предпочитали наслаждаться друг другом и обретенной свободой. Племянник Августа даже не появлялся в школе риторики, что наконец навлекло на него материнский гнев. Октавия ворвалась в библиотеку, когда Витрувий знакомил меня с особыми формулами, которые применял при возведении купола Пантеона.
— Три дня! — громко выкрикнула она. — Он целых три дня не учился!
— Что поделать, молодожен, — урезонил ее архитектор. — Сейчас у него одна любовь на уме.
Октавия посмотрела на меня и приняла полный боли взгляд за знак несогласия.
— Видишь, Селена меня понимает! Вот почему она ежедневно приходит сюда, вместо того чтобы читать Платона или гулять по торговым лавкам с Юлией… Сегодня я все ему выскажу.
— Во время семейного пира? — спросил Витрувий. — Твой сын впервые примет на себя роль хозяина.
— Пусть принимает какие угодно роли, только бы не бросал занятия! Ливия даже издалека очень строго следит за каждым нашим шагом, — предупредила Октавия. — Думаешь, мне неизвестно, что ей пишут рабы? Стоит Августу проведать, чем наш Марцелл занимается — нежится в спальне да наблюдает скачки с балкона, — и выбор может пасть на другого наследника!