Дочь Клеопатры
Шрифт:
— Все мы свидетели, как адвокат Аквилы заявил, будто бы эта девочка раньше была его рабыней, — рассерженно говорил он. — А потом ее якобы выкрали в младенчестве. Все это наглая и бесстыдная ложь. Как мог Аквила узнать обвиняемую через пятнадцать лет? Может, по пухленьким щечкам? По толстым ножкам и пронзительному плачу? — В толпе раздались смешки. — К чему это странное заявление о какой-то похищенной собственности? Может быть, дело в ее красоте? — Слушатели неодобрительно закачали головами, а грузный мужчина в накидке из меха злобно прищурился. —
— Лжешь! — выкрикнул адвокат Аквилы.
— Я докажу вам, что не лгу! Девушка, которую вы видите перед собой, никогда не была рабыней. Я приведу десяток людей, наблюдавших ее рождение и готовых подтвердить…
— Каких людей? — подал голос его противник. — Рабов, которые так легко покупаются?
— Не так легко, как присяжные, — возразил защитник, и сидевшие на передней скамье напрягли спины. — Да, верно, римские повитухи — рабыни, но я приведу ее мать, отца, даже теток, и вы увидите несомненное сходство…
— Между нами тоже найдется сходство! — ухмыльнулся адвокат Аквилы. — Замечаете? Темная кожа, короткие волосы. Это еще не делает меня вашим сыном!
Кое-кто из присяжных одобрительно хохотнул, и у меня неприятно заныло в желудке.
— Завтра я предоставлю свидетелей, — пообещал защитник Туллии. — Прошу вас, когда настанет время вынести решение, просто воспользуйтесь здравым смыслом. Какой господин станет пятнадцать лет молчать о похищенной собственности? Почему вдруг Туллия? Почему сейчас? И помните, — зловеще предостерег он, — если этому человеку захочется надругаться над новой жертвой, ею может оказаться ваша сестра, ваша дочь, ваша супруга, в конце концов!
Присяжные встали, толпа начала расходиться.
— Это все? — возмутилась Юлия. — Почему не вызвать свидетелей прямо сегодня?
— Дождь усилился, — пояснила Галлия.
Действительно, а мы даже не заметили. Солдаты увели девушку с помоста. Грузный мужчина так и пожирал ее глазами. Туллия старательно избегала этого взгляда, зато неотрывно смотрела на женщину, рыдавшую под дождем. Это мать, печально подумалось мне. Рядом, положив руку на сердце и словно беззвучно давая клятву, застыл широкоплечий центурион. Несчастная задрожала, потом у нее подогнулись колени…
— Туллия! — закричал мужчина, и я уже не сомневалась, что это несчастный отец.
Солдаты быстро поставили девушку на ноги. Центурион зарычал и бросился к тучному человеку в мехах.
— Я убью тебя!
Охрана едва успела его оттащить.
— Пусть решают присяжные! — умолял защитник.
— Они подкуплены! — прокричал отец. — Их кошельки скоро лопнут от золота этого негодяя!
— Осторожнее со словами, — пригрозил Аквила, оправляя дорогую накидку. — От надоевшей рабыни очень легко избавиться.
Мужчины впились глазами друг в друга, и центурион прошипел:
— Это ты будь поосторожнее. Даже мерзавцы
Не дожидаясь, пока свершится насилие, военные снова бросились разнимать их. Грязь так и брызнула из-под башмаков, подкованных крепким железом.
Неожиданно Юлия заявила:
— Завтра придем опять.
— Тебе не понравится, — предупредила Галлия. — Присяжные куплены.
— Откуда ты знаешь?
— Видела эти лица? Слышала, чьим шуткам они усмехались?
— Адвоката Аквилы, — шепотом проговорила девушка. — Но это нечестно!
Галлия развела руками.
— Глупо ждать, что в корзинке сгниет лишь одна груша. Рабство — зараза, и от нее пострадают все.
Поход за покупками не отнял у нас много времени. С неба хлестали тяжелые серые струи воды. Добежав до лавки шелков, мы переждали дождь у жаровни, вырезанной из сандалового дерева. В благодарность за гостеприимство Юлия приобрела у хозяина несколько дорогих отрезов, а счет велела послать Августу.
Вечером в триклинии девушка всем рассказала о деле, свидетелями которого мы оказались. Когда она упомянула подкупленных присяжных, Октавия недовольно прищелкнула языком.
— Это римляне из уважаемых патрицианских семей.
— Я только повторяю слова защитника.
— Странно, — поддакнул Витрувий, — что господин ожидал пятнадцать лет, прежде чем заявить свои якобы законные права на одну из красивейших девушек Рима. Так ли уж добропорядочны все члены патрицианских семей?
— Может, нам стоит пойти, — предложил Агриппа и посмотрел на свою жену.
— Дождь не так уж и страшен, — ответила Клавдия. — Оденемся потеплее. Что, если наше присутствие вдохновит присяжных решить дело по совести?
Меня удивила ее наивность. Разве может чье-то присутствие говорить громче золота? И потом, Агриппа придет однажды… ну, дважды, надолго ли хватит его внимания? И как он поступит, если Туллию все же объявят рабыней Аквилы? Октавия упомянула, что присяжные происходят из почтенных семей. Обвинить их в продажности — очень серьезный шаг.
Вечером, прежде чем брат погасил светильник, я повернулась на бок и посмотрела ему в глаза.
— Грязная система, ты не находишь?
— В Египте было не чище. Разве есть лучший выход?
— Может быть, если отменят рабство…
Александр невесело рассмеялся.
— Думаешь, патриции позволят, чтобы поля, на которых они наживаются, возделывались за плату?
— А что такого? Они достаточно богаты.
— Сенаторы не допустят подобного. Даже если Август их подкупит — кто согласится рискнуть жизнью? И потом, рабы нужны не только патрициям. Плебеи тоже взбунтуются. В конце концов, это ничего не даст. Хозяева просто-напросто запретят рабам уходить под страхом тяжелого наказания или смерти, а слушания в суде могут затянуться отныне до следующих сатурналий, пока не найдется законник, готовый покарать убийцу хотя и бывшего, но раба.