Дочь княжеская. Книга 3
Шрифт:
— Зачем? Ну, зачем вы?..
Весна не посмотрела на нее.
— Я живу… живу и живу… столько лет… — выдавила она из себя трудное. — Слышишь, мертвец? — крикнула она на весь зал, обращаясь к сТруви. — Я не могу больше, доволен? Дай мне умереть!
— Нет, — ровно ответил сТруви. — Не дам.
— Разве тебе мало? — горько спросила у него аль-нданна, и Хрийз стало безумно жаль ее.
Никакого самоконтроля. Бледное, осунувшееся лицо, и губы кривятся как от плача, хотя на щеках ни слезинки, а в глазах столько боли, что сердце останавливается…
— Мало
— Будь ты проклят, гнилая колода, — тихо, безнадежно выговорила Весна, роняя голову. — Будь ты проклят…
Хрийз не выдержала. Обняла ее, стала гладить по растрепанным волосам.
— Ну, что вы так… не надо вам умирать…
— Жалеешь меня, девочка? — Весна отстранилась и заговорила нервно и зло: — Зря. Когда-то, давным давно, я принесла в жертву собственную дочь. Небесный Край воевал с Накеормаем, там, дома, в потерянном для нас навечно родном мире.
Мы проигрывали битву за битвой и решили уйти непокоренными. Но для ухода требовалась жертва. Я изучала впоследствии техники открытия порталов Третерумка; мы придумали нечто похожее, совершенно самостоятельно и независимо от науки третичей. Законы магии едины во все времена и для всех миров. Я нарочно родила дочь от знатного накеормайского воина. Я воспитала ее должным образом: она любила меня и делала все, о чем бы я ни просила ее — из любви ко мне. Когда она уронила первую кровь, я привела ее в наш Храм. И ее душу разорвало в клочья. Именно поэтому мы — здесь. Все мы. Вместе с нашими любимыми горами… Ненавидь меня, маленькая Жизнь! Я не стою любви, я не стою даже твоей жалости.
Весна говорила чудовищные речи. Родить и воспитать собственного ребенка нарочно для жертвы… Разум отказывался воспринимать подобное, чувства — воспринимать.
— Но вы ведь пожалели уже об этом тысячу раз, Весна Заряновна, — тихо сказала Хрийз. — Разве это не так?
Аль-нданна не ответила. Она закрыла лицо ладонями и стала тихонько раскачиваться в беззвучном плаче. Да, она пожалела. Да, много лет она жила в самых страшных муках, какие только можно придумать — в муках совести. И убить себя не могла. И подставиться под удар врага не могла тоже — каким-то образом Канч сТруви отнял у нее способность к смерти, если можно так выразиться. Если вдруг ее захватят третичи, то смогут пытать, выкачивая Силу, бесконечно.
Но и жить вот так, без возможности искупить… А хотя… Кто сказал, что искупление должно придти только лишь со смертью?!
— Вам не надо умирать, — сказала Хрийз. — Правда, не надо!
— А что, по-твоему, надо? — горько спросила женщина, не отнимая от лица ладоней.
— Преступление перед Жизнью, — тихо сказала Хрийз, — можно искупить только лишь подарив новую жизнь. Я это в библиотеке прочитала, в одной книге, — честно призналась она. — Мне тогда показалось, что это — правильно; я запомнила.
— Ты не понимаешь, о чем говоришь, дитя…
— Она понимает, — внезапно сказал Канч сТруви.
Хрийз
— И я говорил то же самое, но ты не хотела слушать. Услышь сейчас.
Аль-нданна Весна подобрала свой плат, свернула волосы и, как сумела, спрятала их. На слова сТруви она не ответила и старалась вообще на него не смотреть. Упрямство мешало ей, упрямство, гордость и ненависть к врагу, не дающему умереть. Впрочем, старый неумерший не собирался повторять дважды. Да и скандал набирал обороты снова: бушевала Сихар.
— Ты, отрыжка больного диареей морского верблюда! — наступала она на Ненаша. — Как ты посмел обвинить меня — меня! И в чем!
Ненаш пожал плечами. Он так и сидел на краю стола, качал головой, и в глазах его стыла тяжелая тьма. Хрийз оглянулась. Князь невозмутимо смотрел на представление. Ну да. Слушать, слышать, запоминать. Лае качал головой: безобразие.
— Ты так легко судишь других, Сихар, — спокойно сказал Ненаш. — Даже без доказательств! Даже здравому смыслу вопреки. А ведь сама в пуху из болотного рогоза, с головы до ног.
Болотный рогоз Хрийз показывали — по осени на тонких стеблях вызревали толстые упругие палочки лилового и синего цвета, содержащие в себе миллионы мелких, невероятно цепких, летучих семян. Если влип по глупости в заросли созревшего рогоза, одежду, считай, можно выбрасывать. Да и волосы, в общем-то, придется срезать едва ли не под корень. Потому что ума не дашь ни тому ни другому, даже с помощью магии.
Сихар задохнулась от ярости.
— В каком это еще пуху, ты, дохлый мерзавец!
— Это ты погубила Фиалку, — непримиримо сказал Ненаш. — Это ты вынудила ее отдать хранящий артефакт!
— Ненаш, — негромко обронил Тахмир, теряя невозмутимость. — Дело прошлое; не лезь.
— Тебе, я смотрю, жена что перчатка потерянная, — огрызнулся Ненаш. — Любил — забыл!
— Ненаш, — строго сказал сТруви. — Молчи.
— Не буду молчать! — Ненаш соскочил со стола, и Хрийз поежилась от его силы, мертвой, страшной, давящей ауры проводника Смерти.
Если сравнивать со сТруви, то не известно даже, кто из них двоих теперь сильнее. Впору сознание терять: неужели эти двое схлестнутся сейчас в магическом поединке? Открыто не подчиниться слову старшего…
— Пусть все знают: она, — жест в сторону Сихар, — убедила Фиалку отдать хранящий артефакт ей. И использовала весь накопленный в нем потенциал в своих целях. Он оказался пуст, когда Фиалке самой потребовалась помощь!
— Я спасала детей! — выкрикнула Сихар, не сдержавшись. — Ты, мерзкий, вонючий, дохлый мертвец! Что ты знаешь об этом?!
— Знаю! Все знаю! Те, кому должно было умереть, умерли; ты не сумела помочь им. А те, кто выжил, выжили бы и так. Без ворованной Силы!
— Довольно, — сказал князь, негромко, но его услышали все.