Дочь палача и черный монах
Шрифт:
– Осторожнее с огнем, – пробормотал настоятель и скрылся за несколькими высокими ящиками в углу. – Неосторожное движение, и вся культура Запада обратится в пепел!
Симон осторожно поставил фонарь на стопку книг, уселся, скрестив ноги, на пол и погрузился в мир букв. Он не замечал теперь ни холода, ни ветра, свистевшего сквозь неплотную кладку.
Бенедикта потрясла его за плечо и вернула в реальный мир.
– Забудьте о книгах, – прошипела она. – Когда доберемся до клада, можете, по мне, хоть всю эту библиотеку скупить и остаток жизни за ними провести. А теперь идемте!
Настоятель
На дне сундука покоилась одна-единственная книга в переплете из светлой кожи.
Кончиками пальцев настоятель отщелкнул две золотые застежки по краю и принялся перелистывать хрупкие пергаментные страницы, пока не дошел до нужного места в середине. Симон заглянул ему через плечо. Некоторые из букв сверкали в свете фонаря красным, словно написанные засохшей кровью. Другие были выведены изящными темно-коричневыми завитками и почти не потускнели. Несмотря на их возраст, Симон легко разобрал написанное.
– Вессобруннская молитва, – прошептал он.
Настоятель Бернард кивнул.
– Ей много сотен лет, – сказал он и провел рукой по странице. – Это ценность, которую мы, бенедиктинцы, оберегаем, как ни одну другую. Это слова, произнесенные еще в те времена, когда Священная Римская империя была дремучим лесом, населенным язычниками и дикими животными. И звучит она словно заклинание…
Он вздохнул и с закрытыми глазами процитировал начало молитвы:
– И познал я от людей мудрость дивную и великую, что не было доныне ни земли, ни выси небесной, ни древа, ни горных утесов, ни прекрасных морей, и не сияло солнце, и не светила луна, а было ничто…
Симон торопливо пробежал строки, но не смог заметить ничего необычного, что помогло бы им продвинуться дальше. В конце концов он прокашлялся и прервал монолог настоятеля.
– Это… да, чудесная молитва, ваше преподобие. А где она хранилась прежде?
Настоятель Бернард прервался на полуслове и удивленно взглянул на лекаря.
– Прежде?
– Ну да, до того как ее переместили сюда во время войны.
Бернард Геринг улыбнулся.
– Ах, вы об этом… В небольшой часовне, что во дворе. Мы перенесли книгу в безопасное место как раз вовремя. Всего через пару дней явились шведы, принялись грабить и жечь. И часовню спалили дотла.
Симон невольно сглотнул. Бенедикта рядом с ним тоже стала бледнее обычного.
– Дотла? – переспросила она.
– Да, ничего не оставили. Мы расчистили завалы, и теперь на том месте летом растет маленький садик с травами. Но что с вами? – Настоятель Бернард тревожно взглянул на Симона и Бенедикту. – Это ведь лишь небольшая часовня. Без реликвий и каких-либо ценностей, и молитву, как я уже сказал, удалось спасти. Может, вы знали эту церквушку раньше?
Бенедикта подскочила к Симону.
– Мой проводник… он часто молился там в детстве. – Она повернулась к настоятелю. – А что-нибудь еще, кроме самой молитвы, удалось оттуда спасти? Образ, статую или, может быть, надгробную плиту?
Настоятель покачал головой.
– К сожалению, нет. Все уничтожено.
Симон кивнул. Мысли завихрились в его голове. Они ведь так надеялись получить здесь какое-нибудь указание. Но все, что обнаружили, – это древний текст на пергаменте, от которого им не было никакого проку. Означало ли это конец поисков? Неужели с разрушением вессобруннской часовни тайна о сокровищах тамплиеров утрачена навсегда?
Симон еще раз взглянул на строки и беззвучно пробормотал стих.
…не было доныне ни земли, ни выси небесной, ни древа…
Он запнулся. Что-то они упустили.
Древо…
В отличие от надписи в крипте под развалинами замка слово это было написано с маленькой буквы. Быть может тогда, нужное им дерево находилось здесь, а вовсе не в Пайтинге?..
Бенедикта первой нарушила молчание. Она, судя по всему, тоже заметила отличие.
– А вообще, есть здесь где-нибудь дерево, представляющее собой нечто особенное? – спросила она и взглянула на настоятеля так, словно вопрос никоим образом не казался ей странным.
– Нечто особенное? – Бернард Геринг смущался все больше. – Что вы имеете в виду?
– Ah oui, excusez-moi [28] , – перебила его Бенедикта. – Это молитва об удивительных силах природы. Небо, горы, деревья… Я человек суеверный и для молитв ищу места, где могу ощутить эту силу. Так вот, может, дерево?
Настоятель Бернард просиял.
– Ах да, конечно. Старая липа Тассило к юго-востоку от монастыря! Дерево очень старое и благословенно Господом. Когда-то герцогу Тассило приснились там три источника, которые впоследствии и прославили это место. Превосходное место для молитвы!
28
Ах да, извините ( фр.).
– И сколько же лет этой липе? – спросил Симон.
– Много сотен лет, это уж точно. Она представляет собой четыре сросшихся ствола, и есть люди, которые считают ее символом четырех стихий. Из всех деревьев вокруг липа Тассило самая известная.
– Ваше преподобие, – перебила его Бенедикта. – Можно попросить вас об одолжении?
– Ну разумеется.
– Могли бы вы показать нам завтра утром это дерево? Полагаю, это именно то место, где на рассвете я смогу целиком посвятить себя Господу. – Она улыбнулась настоятелю. – Не сомневаюсь, там я в конечном счете и пойму, какую сумму мне следует пожертвовать монастырю.
– По такому случаю, – ответил настоятель, – я позабочусь о том, чтобы утром вам никто не помешал. Только прошу вас, упомяните в ваших молитвах и наш монастырь.
Лекарь кивнул:
– Так мы и поступим. Ваше преподобие?
– Да, сын мой?
– Вы позволите взять мне несколько книг до утра?
Настоятель улыбнулся.
– Разумеется. Я только рад, что их снова кто-нибудь прочтет.
Симон ухватил одну из стопок и шаткой походкой двинулся к лестнице. Ночь обещала быть долгой.