Дочь палача и черный монах
Шрифт:
При этих словах он прижал губку к лицу Магдалены.
– И детей ее не помилую, потому что они дети блуда… – прошептал монах.
Магдалена металась из стороны в сторону и тщетно пыталась позвать на помощь. Но доски сковывали движения и не позволяли ей отвернуться. Со слезами на глазах она задержала дыхание, а монах все сильнее прижимал губку к ее лицу. Он вознес очи к небу и продолжал бормотать себе под нос:
– Ибо блудодействовала мать их и осрамила себя зачавшая их. За то вот, Я загорожу путь ее тернами и обнесу ее оградою, и она не найдет стезей своих… [29]
29
Ос. 2:4–6.
В
– И накажу ее, говорит Господь…
Потом в глазах у Магдалены потемнело, и она обмякла в ящике, который показался теперь мягкой периной. Последнее, что она успела услышать, это стук молотка по дереву.
Смерть бьется в двери… Страшный суд близится…
Брат Якобус мощными ударами забил в гроб новые гвозди.
Симона разбудил звонкий перепев колоколов, призывающий к лаудесу, утренней молитве бенедиктинцев. До поздней ночи лекарь зачитывался книгами из монастырской библиотеки, но, несмотря на это, мгновенно проснулся. Он торопливо вымыл лицо и руки ледяной водой в чаше возле кровати, затолкал в рот кусок подсохшего хлеба и поспешил на улицу. Бенедикта уже дожидалась его во дворе; настоятель объяснил ей, как добраться до липы Тассило. Вдвоем они вышли через ворота возле приходской церкви, слева расположились три замерзших источника под навесом. Вниз к долине вела узкая тропинка; сначала она тянулась вдоль стены, а затем свернула в сторону, и путники углубились в укрытый снегом лиственный лес. Было ужасно скользко, Симон несколько раз едва не упал и с руганью хватался за ветки теснившихся друг к другу деревьев. Далее вниз вела небольшая лестница с истоптанными ступенями, и в конце концов они вышли к тенистой поляне, посреди которой высилось дерево, такое огромное, каких прежде они никогда не встречали. И благоговейно перед ним замерли.
– Липа Тассило, – прошептал Симон. – «Древо» из Вессобруннской молитвы! Это наверняка то самое дерево! Во всяком случае, оно, несомненно, самое старое и примечательное в этом лесу, если не во всем Пфаффенвинкеле.
Липа состояла из четырех стволов, которые вырастали из единого массива и расходились затем в стороны. До самой верхушки было не меньше двадцати шагов. Зимой, без единого листочка, дерево напоминало тощую руку гигантской ведьмы, протянутую когтистыми пальцами к небу.
Симон огляделся по сторонам. Так же, как и вчера в тисовом лесу, он вдруг почувствовал, что за ним наблюдают. Он окинул взглядом окружавшие их заросли, но ничего не заметил среди деревьев. Вдали высился монастырь, где-то журчал прикрытый льдом ручеек, и раздраженно закаркала одинокая ворона. Симон поднял голову и разглядел птицу среди ветвей липы. Она взмыла в воздух и улетела прочь. Над поляной сразу повисла зловещая тишина.
– Где-то
– Под кроны? – Симон проследил за ее взглядом. – Да там футов сорок, не меньше! Я шею себе сломаю.
– Бросьте вы! – мотнула головой Бенедикта. – Вам не придется лезть на самый верх. С тех пор как этот тамплиер что-то здесь спрятал, прошло все-таки несколько сотен лет. А тогда дерево было не таким высоким. Ну, allez hop!
Она опустилась на корточки и стала проверять корни и норы у подножия липы. Некоторое время Симон еще потоптался в нерешительности, затем вздохнул и принялся подыскивать удобное для восхождения место.
Кора обмерзла и стала скользкой, лекарь то и дело сползал вниз. И все же ему удалось наконец удержаться между стволами. Он подтягивался и осторожно перебирался с одной ветки на другую, останавливаясь при этом перед каждым дуплом. И, крепко ухватившись за ветку, свободной рукой шарил в отверстиях. Он хватал желуди и буковые орешки, которые белки запасли на зиму, прелую листву и склизкие грибы.
И больше там ничего не было.
Снова объявилась ворона. Она уселась на одной из ближайших веток и стала оттуда наблюдать за двуногим, который, видимо, искал в дуплах что-нибудь съестное. Симон чувствовал себя мальчишкой, которому приятель пообещал сокровище и который понял теперь, что его одурачили.
– Это бессмысленно! – крикнул он вниз. – Даже если тамплиер здесь что-нибудь и спрятал, вороны или сороки давно уже это растащили!
Он глянул вниз: Бенедикта все еще рылась в корнях.
– Посмотрите и на других стволах! – прокричала она Симону. – Нельзя сдаваться всего в шаге от цели!
Симон вздохнул. И с какой только стати женщины им без конца помыкают? И все-таки он повис на толстой ветке, тянувшейся к соседнему стволу, ухватился покрепче и начал медленно пробираться вперед. Бенедикта вдруг стала невероятно далекой, лишь пестрой точкой, почти слившейся с белизной снега. Симон впился пальцами в обледенелую кору. Если он сейчас сорвется, голова его разлетится, как мокрый снежок.
Наконец он добрался до второго ствола. Отсюда крона тянулась еще выше. Ветви показались довольно прочными, и Симон полез дальше, пока не смог в итоге обозреть всю долину.
Вдали сверкало озеро Аммерзее, на холме за ним виднелся совсем уже крошечный монастырь Андекс. С другой стороны над плоскими равнинами высился Пайсенберг, предвестник Альп, которые лишь изредка показывались вдали среди облаков. Симон снова взглянул на монастырь, а затем на лес вокруг него. Облетевшие буки, укрытые снегом ели, человек среди ветвей…
Человек?
Симон зажмурился, но ему не привиделось. На еловой ветке, всего в двадцати шагах от него, сидел человек и наблюдал за ним.
На незнакомце была широкополая шляпа и военный камзол. На поясе висел тяжелый кинжал или охотничий нож, а на коленях покоился взведенный арбалет. Заметив взгляд Симона, мужчина зарылся в ветви и исчез.
Лекарь был настолько ошеломлен, что в первые секунды потерял дар речи и решил, что увидал призрака. Успокоившись немного, он, насколько это было возможно, наклонился с ветки.