Дочь палача и театр смерти
Шрифт:
– Следует из этого то, что Зайлер только здесь решил наложить на себя руки, – ответил Куизль. – Он не замышлял этого заранее, и никто ему в этом не помогал.
– Вздор. Я уверен, это дело рук Ксавера, – послышался чей-то голос.
Это был Франц Вюрмзеер. Очевидно, он дожидался в часовне, а теперь вышел к остальным и с неприязнью посмотрел на Фронвизера с Куизлем.
– С него станется, он ведь сумасшедший. Сначала ударил беднягу Себастьяна, а потом притащил сюда и повесил.
Якоб насторожился. Вполне ожидаемым было встретить
– Можно нам уже пройти внутрь? – спросил Симон.
Ригер, казалось, пребывал в нерешительности, но в конце концов вяло махнул рукой:
– Пожалуйста. Но только потому, что вы цирюльник. – Он пренебрежительно кивнул на Куизля: – Следите, чтобы палач по недосмотру не коснулся священной дароносицы.
Судья отступил в сторону, и Якоб с Симоном вошли внутрь.
Часовня представляла собой вытянутое строение с единственным нефом, галереей и апсидой в восточной части. В нишах стояли раскрашенные резные фигуры. На главном алтаре помещалась серебряная дароносица, переливаясь в солнечном свете неземным сиянием. На каменном полу, прямо под галереей, лежал Себастьян Зайлер, неестественно выгнув шею. Петлю так никто и не снял, и конец веревки лежал рядом, как поводок.
Ригер показал на резную балку галереи, с которой свисал еще один отрезок веревки.
– Здесь он и повесился. Пономарь обнаружил его еще перед заутреней и перерезал веревку. С тех пор к Себастьяну никто не прикасался. Эй, я сказал, никто…
Не удостоив вниманием возражения Ригера, палач шагнул к мертвому и склонился над ним. Себастьян Зайлер смотрел на Якоба мертвыми глазами, синий язык слизнем вывалился изо рта. Вокруг шеи, в том месте, где веревка врезалась в кожу, тянулась фиолетово-красная линия. Куизль повидал в своей жизни достаточно повешенных, поэтому осматривал труп спокойно и со знанием дела – как мясник оценивает взглядом тушу. Он осторожно ощупал тело.
– Никаких следов борьбы, – пробормотал наконец Якоб. – И никто не бил его по затылку. Он пришел сюда добровольно, без принуждения. – Он осмотрел узел, завязанный точно сзади. – Такие петли делают самоубийцы. Они не знают, что узел должен располагаться за ухом, тогда шея ломается быстрее всего. А так дело тянется гораздо дольше.
Палач наклонился еще ближе к трупу и принялся его обнюхивать.
– Что он там делает? – спросил Вюрмзеер брезгливо.
– Э… обнюхивает труп, – ответил Симон. – Возможно, это выглядит несколько необычно, но очень помогает.
– Это выглядит омерзительно, – прервал его Ригер. – Пусть прекратит немедленно.
– Зайлер умер еще вчера, – произнес Куизль и поднялся. – Я бы сказал, вчера вечером, после того как ушел пономарь. Труп уже окоченел и начал разлагаться. Он не был пьян, разве что кружка-другая пива, не более. И…
Палач обыскал карманы Себастьяна и из левого кармана брюк выудил маленькую фигурку.
– Взгляните, –
– Чертов фарисей! – Вюрмзеер неожиданно побледнел, провел рукой по волосам. – Кончится это когда-нибудь или нет?
– Ха, если нам еще нужны доказательства, что во всем этом замешан Ксавер, то вот они! – прошипел судья Ригер.
– Хм, может, и замешан, – отозвался Симон задумчиво, – но в какой степени, еще предстоит выяснить. Возможно, Ксавер и…
Его прервал донесшийся с улицы громкий топот. В следующий миг двери распахнулись и в церковь вломился Иоганн Лехнер. Секретарь был в ярости, его буквально трясло.
– С какой это стати меня не поставили в известность? – напустился он на судью. – Почему я узнаю обо всем от какого-то крестьянина?!
– Я бы своевременно поставил вас в известность, ваша милость, – сдержанно ответил Ригер и кивнул на Куизля. – Все-таки палач ваш уже здесь. Мы думали, он доложил вам обо всем, – добавил он самодовольно. – Разве нет?
Казалось, Лехнер только теперь заметил Куизля и Фронвизера. Глаза его сурово сузились.
– Я этого так не оставлю, Куизль, – произнес он с угрозой. – Жду тебя вечером в монастыре. А теперь оставь меня с этими господами наедине. – Он взглянул на Симона: – Вас это тоже касается. Вон, оба!
Якоб поклонился. А когда проходил мимо Вюрмзеера, словно бы мимоходом вложил ему в руку фигурку.
– Вот, возьмите в память о покойном. Поставите над камином рядом с другой такой же.
Вюрмзеер выронил фигурку, точно обжегся.
Не сказав больше ни слова, Куизль с Симоном вышли из церкви. На улице рядом с домом пономаря стояли и тихо переговаривались трое солдат из Шонгау. Завидев палача, они притихли.
– Что это значит? – возмущался Симон. – С какой стати Лехнер нас выставил? Мы бы рассказали ему о покойном.
– Это я и вечером успею сделать, – ответил Куизль. – Важно, что нам удалось выяснить.
– Выяснить? – Цирюльник с сомнением взглянул на палача. – Вы о том, что Зайлер, прежде чем повеситься, получил фарисея? Честно сказать, я об этом уже думал.
– Не в том дело, ослиная твоя башка. Ведь куда занятнее, что Вюрмзеер сразу узнал фигурку. – Куизль ухмыльнулся: – Насколько я помню, о ней было известно лишь Ригеру, аббату и Лехнеру. Только эти трое присутствовали тогда на допросе.
– Ригер мог рассказать о ней Вюрмзееру, – заметил Симон.
Но палач отмахнулся:
– В церкви было не то чтобы светло. И Вюрмзеер стоял довольно далеко от трупа. Но моментально понял, что к чему. Это может означать только одно…
– Что Вюрмзеер и сам получил такого фарисея, – проговорил Симон хриплым голосом. – Поэтому он так побледнел.
– Еще одна причина присмотреться к нему внимательнее.
Куизль оглянулся на часовню – белую жемчужину среди пологих холмов. И сжал в кулаке щепку, найденную в кармане мертвеца наряду с фигуркой.