Дочь Птолемея
Шрифт:
— Схвачены ли злодеи? — спросила она тихо, не поднимая ресниц и не меняя позы.
— Да, моя божественная.
— Поступите с ними, как того требует закон.
— Они уже обезглавлены.
— Дальше.
Сотис продолжал пересказывать событие за событием.
В гавани затонула барка с мукой, с маяка бросился какой-то человек, но его удалось спасти.
Один рыбак поймал такую большую рыбину, что её едва смогли донести до базара два человека; раздвоенный рыбий хвост волочился по земле, вычерчивая след, а чешуйчатое тело блестело на солнце, точно железное.
В
Один индус на площади играл на дудке, и на её звуки из плетеной ивовой корзинки поднялась змея и закачалась в воздухе, как пьяная.
Народ обступил его кругом, и один мужчина упал от солнечного удара. Говорят, что это был приезжий из Фракии, где на горах даже в жаркую пору не тает снег.
— Хватит! — прервала его царица, открывая ясные очи.
Сотис, прижав правую руку к сердцу, склонился перед ней, сообщив как бы ненароком, что пойманные накануне грабители гробницы фараона доставлены из Фив в Александрию.
Ее охватило любопытство; к тому же она решила, что они немного развлекут её, и движением руки повелела привести их.
11. ПОКА Я ЖИВ — СМЕРТИ НЕТ
Сотис дважды хлопнул в ладоши.
Раздался четкий стук шагов. Показалась стража в медных латах — человек десять рослых легионеров с бритыми невозмутимыми лицами. Среди них четверо грабителей: трое низеньких худых мужичков, плешивых, бородатых, и один высокий крепкий парень. Мужички семенили, едва волоча ноги; молодец, со связанными за спиной руками, ступал твердо, высоко держа голову; левый глаз у него был подбит, губы покрыты свежими болячками, грязная порванная одежда превращена в лохмотья.
Клеопатра укоризненно посмотрела на Сотиса — более жалкого зрелища ей видеть не приходилось. Начальник стражи, прижимая правую руку к сердцу, учтиво заметил:
— Они сопротивлялись, госпожа царица. А этот, высокий, покалечил троих моих людей. На него пришлось накинуть сети.
Мужички пали на колени. Клеопатра поморщилась — так неприятно ей было их раболепство. Грабители стали просить о помиловании. Клеопатра строго, смотря поверх их голов, спросила:
— Почему вы, мерзкие рабы, осквернили могилы?
Мужички разом залепетали, закартавили, занудили:
— Нам нечего есть.
— А там столько добра!
— Все сгниет без пользы.
Она усмехнулась, не веря им:
— Значит, для того, чтобы приобрести горсть чечевицы, надо обворовывать мертвых?
— Мы почитаем Яхве…
— И тебя, божественная!
— Мы будем молиться, — говорил один из них, горбоносый, с хищным взглядом, подбираясь к ней с протянутой костлявой рукой и ощеряясь беззубым ртом.
Стражник схватил его за ворот одежды и потащил назад; ветхая ткань лопнула, клочья свисли, обнажив грязные худые плечи, плоскую грудь, покрытую густой черной порослью.
Лишь один высокий сохранял
— У нас дети, — ныли мужички жалобно. — Прости нас, царица!
Не обращая на иудеев никакого внимания, Клеопатра спросила высокого:
— Ты кто?
— Вор, — ответил он и улыбнулся, обнажая ряд белых молодых здоровых зубов; на щеках образовались ямочки, придав его лицу лукавое выражение.
— Почему ты воруешь? Тебе тоже нечего есть?
— О нет, царица. Я ворую по другой причине. Мне это нравится.
— Вот как! — подивилась она. — А другим, более полезным делом ты не пытался заняться?
— Я был каменщиком. Толкал и возил большие глыбы и бил их здоровенным молотком. Потом бросил. Скучно.
— Неужто воровать веселей?
— Веселей! — признался он и засмеялся.
Ее изумила его беззаботность, в нем было так много от озорного мальчишки.
— Ты представляешь, какое наказание полагается за это?
— О да, царица, — ответил молодец и снова улыбнулся.
"Господи, какая беспечность! Он не знает, что его ожидает", — подумала она и сказала:
— За это полагается отсечение головы, веселый человек. Но, судя по всему, смерть тебя не страшит.
— Нет бессмертных людей. Всех когда-нибудь постигнет эта участь: меня, их всех, тебя, царица, — услышала она совершенно удивительное из уст молодого простого каменщика. — Но пока я жив — смерти нет. Когда придет смерть, меня уже не будет!
— Да ты философ, друг Гермеса! Как тебя зовут?
— Македон.
"Значит, македонец, — решила она. — Видимо, его предки пришли в Египет с моим дедом Птолемеем Сотером. Как не хочется убивать такую здоровую плоть!"
— Все-таки я хотела бы знать: почему ты решил ограбить гробницу фараона?
— Они попросили помочь расколоть каменную плиту. И если бы не струсили, стражники нас не схватили. Мы уже добрались до самого мертвеца.
На мгновение она вообразила, как они идут по узкому проходу, в темноте, где со всех сторон на них веет холодом и смертельной таинственностью, и невольно содрогнулась.
— И ты не побоялся, что тебя поглотит тьма? Что демоны растерзают твое тело? Что потусторонние силы выпьют твои очи и с живого сдерут кожу?
— Врать не буду. Было страшновато. Но я знаю заклинания, которые помогают мне приблизиться к месту тайн и защищают от демонов.
— Тогда понятно. Ну и много у покойника оказалось серебра?
Македон захохотал.
— Скажешь тоже! Там ничего не было, кроме жалких костей и порванной пелены. Кто-то до нас побывал в камере и все унес — амулеты и украшения. Жрецы говорят, что мы их украли. Но куда же тогда мы их дели?