Дочь реки
Шрифт:
Пожалуй, пора и честь знать, а иначе ни одна на белом свете сила не сумеет поднять утром с лавки и заставить еще и к кормилу садиться. Рарог вывалился из гридницы — подышать. Уж больно душно там стало и шумно, как мужи успели пива изрядно выпить. У самого голова во хмелю: давно такого не бывало. Еще одна опасность в княжеском тереме оказаться: столько всего вокруг, что не каждый день встретишь в жизни дорожной. И яства разные, и мед самый лучший и пива — хоть залейся. Конечно, своим ватажникам Рарог не позволял буйствовать и в загул уходить, даже если случалось богатую добычу перехватить. А сегодня-то что ж. Пусть гуляют. А там работа на стругах быстро вышибет из них всю вялость после такой шумной ночи.
— Ты
Он только отмахнулся. Встал на крыльце, задрав голову к небу, с которого сыпала мелкая морось. Оседала на резных перилах, за которые он еще держался, на траве, все более густо поднимающейся из земли с каждым днем. Вздохнул. Надо бы пойти да отоспаться хорошо.
Чуть покачиваясь, хлюпая по влажной земле, Рарог двинулся к дружинным избам. Едва не рухнул, поскользнувшись на мокрой тропке, руками взмахнул, вновь находя равновесие. Живым бы добраться… Что ж за хмель такой опасный в голове ворочается? Кажется, и выпил-то не так много, как случалось порой. Но дурнотно так — нехорошо. Аж перед глазами плывет. Повернув за угол терема, он поднял взгляд — и встал на месте. Впереди стояла девушка, будто полупрозрачная среди блестящей пыли дождя. По плечам ее разметались волнистые медные пряди, большой хитровытканный платок покрывал хрупкие плечи, свисая едва не до колен. Она была под ним в одной рубахе синей и поневе. И смотрела так неподвижно, будто и сама призрака встретила — не ожидала. Но не успел он лица разглядеть, как она повернулась и пошла прочь. Не быстро и не медленно, а так, чтобы он следом за ней успел. Так явственно коснулось ее веление мысленное, чтобы шел за ней. И качнулась тут же догадка острая, режущая по всему нутру от груди до паха, растекаясь жаром: Гроза ведь это! Она?
Да как рассмотреть-то лучше? Только что и разберешь, что рыжие пряди, как горицвет — всполохом среди серых сумерек, что заливали княжеский двор. Она обернулась — перед самым крыльцом женского терема. Быстрый взгляд поверх пушистой от влаги копны волос. Упорхнула — только пальчики тонкие заскользили по перилам вверх. Рарог, как завороженный, поспешил дальше — в тепло согретого печами дома. Да неужто? Все кусала его Гроза, едва в его сторону смотрела, а скрывала многое, получается? И новой волной дурмана ударило в виски — Рарог даже покачнулся, едва устояв на ступенях. Ядреный мед у князя, ничего не скажешь.
Он проскочил в дверь — и по другому всходу поднялся на второй ярус. И дверь одна из двух, что были здесь, оказалась приоткрыта. Он вошел, на ходу снимая слегка сырую свиту. Огляделся: горница и правда девичья. Пара лучин горит на столе у окна. А девушка, слегка встряхивая мокрые волосы, зажигает еще — в другом светце. Упал платок с ее плеч — она руку вскинула поймать, да Рарог скорее успел. И тут понял вдруг, что это не Гроза.
Сения, княжеская меньшица, обернулась к нему. Сияла на ее губах улыбка, да сползла мигом, как будто увидела она в глазах Рарога разочарование. Хороша она была по-своему. Только выглядела чуть болезненно, как будто недавно совсем какой недуг пережила. Но от того хотелось ее обогреть и защитить даже. Провести ладонями по узким плечам, слегка вздрагивающим от прохлады под рубахой из тонкой цатры.
— Поохотиться решила? — Рарог усмехнулся и шаг назад сделал, стряхивая со свиты мелкие капли дождя. — На шкуру пустишь теперь или в поварню отдашь на щи?
Сения рассмеялась беззвучно. Протянула руку и запустила вдруг пальцы ему в бороду, смахивая влагу, спустилась по шее, рассматривая, решая как будто, годится ли он на шкуру-то.
— Не торопись бежать, — проговорила тихо, чуть низковато, стараясь скрыть дрожь в голосе.
Волнуется, словно опасное безумство задумала. Отобрала у него свиту, обошла спокойно и повесила на крюк у двери. Так
— Нравлюсь? — выдохнула смело.
— Нравишься, — согласился он. — Да только чужая жена.
— Да ты, кажется, привык чужое брать, — она усмехнулась, слегка прищурив глаза.
И все-то уже знает. Но, кажется, судить не торопится. А уж обвинять — и подавно.
— Чужое чужому рознь. Одно возьмешь — и ничего тебе за то не будет. А за другое и голову снять могут.
Она ничего отвечать не стала. Шагнула навстречу и обхватила его запястья озябшими, еще не согревшимися пальцами. Приподняла — и Рарог объял ладонями ее талию. Поднялся вверх по животу, чуть надавил на манящие бусины под цатрой большими пальцами. Погладил медленно по кругу — и Сения глаза прикрыла, сжимая его руки сильнее. Горячее становилась ее кожа, жар растекался по лицу бледному, окрашивая щеки лихорадочным румянцем. Голову кружило еще, и лихое чувство закипало по всему телу — безнаказанности.
Раньше он упивался им часто, как только начинал лихую жизнь находника в ватаге Тихобоя. Злой, обиженный пренебрежением княжьих людей и решением отца прогнать его из рода. Тогда все казалось по плечу. Возьми, что хочешь — река, да лес густой по берегам укроют надежно. А от такого не сбежишь. Женщина и похожа порой на ларь с добром — только не знаешь, что в нем сокрыто. То ли золото, то ли куча тряпок бесполезных. Но ее не отбросишь, как вещь. Особенно такую. Тонкую, но сильную, словно вырезанную из кости. Жену князя. Хоть и младшую.
Сения развязала его пояс, бросила на поневу, провела ладонями вдоль рук Рарога от от запястий до локтей, задирая рукава рубахи. Мягко очертила рисунки на коже. И прикосновения ее были такими приятными, ласковыми даже, как будто знала она его не день, а очень давно.
— А что это за знаки? — спросила.
— Обережные, — соврал он. — От водяного.
И чтоб отвлечь меньшицу, притянул ее к себе и поцеловал в прохладные губы. Она запрокинула голову доверчиво, позволяя провести ладонью вдоль изгиба ее тонкой шеи. Рарог спустил с одного плеча рубаху, очертил кончиками пальцев гладкую округлость. Зачем это ему? Ведь он понял сразу, как вошел, что это не Гроза. Да и раньше должен был понять, что дочка воеводы не станет увлекать его за собой. Слишком колючая, слишком надменная — как будто нарочно.
Как он вообще тут оказался? Теперь путь до горницы вспоминался и вовсе плохо.
Но хмель все бил в голову, заставляя тело раскаляться от желания. Откроешь глаза
— пред ними Сения: молодая совсем и красивая женщина — но не та. Да неважно уже. Вместе они, медленно переступая, дошли до лавки, пышно устланной: в такую завалиться бы на денек другой — сны в ней наверняка все, как один, приятные.
— Давай же, — зашептала Сения, отрываясь от губ Рарога.
Провела по ним языком и оттолкнула его слегка. А сама коленями на лавку опустилась, повернувшись спиной. Подхватила подол, подняла, оголяя бедра — а другой рукой в стену уперлась.
— Зачем я тебе? — Рарог, точно в тумане, приблизился и положил ладони ей на пояс, спустил, поглаживая, ощущая острые косточки. — Зачем вела сюда? Разве ласк мужа тебе не достаточно?
Меньшица прогнула спину, встряхнув волосами. И правда ведь, если не слишком приглядываться: рыжеватые, завитые не такими мелкими волнами, как у Грозы, но издалека можно было перепутать. Еще и с хмельного неверного взгляда.
— Ничего не спрашивай, — проговорила хрипло, качая бедрами вместе с движениями его рук. — А коль не хочешь продолжать, так и иди.