Дочь Революции
Шрифт:
— Что ты сказал?
— Будь ты умнее, — пренебрежительно продолжил он, — то не стала бы натравливать меня на свою неприятельницу. Тебе ли не знать о надзоре ундин? Nof, не приказывай и не проси. Я не трону госпожу Лайне не потому, что не считаю её угрозой, но потому, что убийство вестниц я предпочёл бы начать не с неё. Ты действительно хочешь развязать мне руки?
Злобно зыркнув на гарда, Вейнберг произнесла:
— Я тебя услышала… Но и ты молись, чтобы она больше мне не попадалась. Я не поверю, что крест случайно оказался у неё, и я готова прервать жизненный путь этой ejsnel, —
— Covon, — непримиримо бросил тот и, сняв очки да бросив, раздавил их сапогом, — в нём и для меня нет места.
Вилена подложила топливо в жаровню и, заботливо разложив останки, согласилась:
— В этом ты прав… но и умереть ты не можешь. Мы можем разбросать тебя по всем кострам Нулевой Высоты, и ты на собственных костях познаешь жар жаровен… но это пустая трата времени. Думаешь, я не вижу, что ты уже не справляешься со своей ролью? Не пройдёт и пяти лет, как ты сам развалишься.
Горящие белизной зрачки сузились.
Нырнув в коридор, Вейнберг вернулась с горящим факелом и бросила его прямиком в жаровню. Пламя, поначалу апельсиново-жёлтое, зардело, и вспыхнул ослепительно красный огонь. Глаза Церны налились кровью. Рты её приоткрылись — помещение наполняется оглушительным скрежетом: так приходит в действие механизмы после десятилетий забвения.
— В былые времена Церна отпугивала деми, оберегала людей… — отряхивая руки, вполголоса рассуждала Вейнберг. — Мы же используем силу её голоса, чтобы пробудить Раге к жизни.
Услышав об этом, Кемром встревожился. Заклокотало сердце — в один момент оно ударило настолько сильно, что грудную клетку пронзило болью. Мужчина, пошатнувшись, уцепился за одну из опорных колонн, что поддерживали башню. В чёрных глазах мелькнул страх. Расширившиеся в темноте зрачки обратились на Вилену.
— Как? — не своим голосом спросил Кемром.
— Мощи, — прошептала Вилена и, встав над жаровней, сделала глубокий вдох. — Мы отдали Живамиж всю свою веру, чтобы она обрела подлинную мощь. Когда Церна проснётся, мы добавим её мощи, и Градемин склонится пред демиургической волей.
— Откуда они у вас?
— Эти глупцы сами привезли их сюда… — За пеленой дыма лицо Вейнберг исказилось до звериного. — Эксперимента ради. Они хотели получить демографический рост, а теперь мы возьмём то, что нам положено.
— Ты же понимаешь, если этот путь будет продолжен, то отродье, что спит под городом, поднимется? — Капитан непроизвольно вспомнил о Стагете. О последнем Нисхождении, что предзнаменовало продолжительное затишье в этом бесцветном умирающим мире. — Вы можете хотеть жить в новом — переделанном — мире, но для этого вам придётся пройти войну. Войну новую, войну против людей.
Вейнберг равнодушно пожала плечами.
— У нас… у меня нет иного пути, Тони. — Когда голос её смягчился, Кемром начал невольно вслушиваться. — И не только у меня. Многие из нас от рождения были лишены выбора: нас продавали и отдавали, кого куда — в Красмор, Чёрным Зорям… а то и сразу поленьями бросали в огонь ради светлого будущего. Если мне уготовано сгореть, я хочу сама выбрать,
Действительно. Она звучала настолько убедительно, что на какое-то мгновение капитан мог проникнуться тем, что счёл бы безумием. Лжи в словах покровительницы не было: о своём происхождении она и вправду ничего не знала, и Чёрные Зори выкупили её у Красмор — уже годами позже в Карпее это стало опекунством. Архивы не помнили ни рождения Вилены, ни её родителей — этих оснований было достаточно, чтобы предположить, что семья её служила одному из ныне запрещённых культов. История зацикливалась…
Не будь Кемром демиборцем, он бы поверил.
Вместо этого он только усмехнулся.
— Хочешь воззвать к моему трагическому прошлому? — с издёвкой спросил капитан. — Не выйдет. Я всё это слышал уже тысячу раз… Вы, язычники, так ничего нового и не измыслили. В чём дело? Ты настолько сильно боишься смерти?
— Нет, — нарочито легко отвечала покровительница, — не её я боюсь… а умирания. Момента, когда ты остаёшься один на один со своей агонией. Тебе не хуже меня должно быть известно, что мгновенная смерть — это миф. Умирать не бывает просто: сначала ты опустишься в горнило боли…
— Поэтому ты эту боль хочешь растянуть?
— У меня нет иного выбора, — упёрто, с тенью одержимости повторяла она. — Я слышу его голос, Тони. В самом сердце… Я была рождена, чтобы вернуть его к жизни, ибо он единственный, кто может говорить с деми и со мной.
— Мир, к которому ты стремишься… тебе не понравится. Как и всё здесь, он будет построен на останках и сгниёт, когда появится новая Вилена.
— Пусть так.
Наступило молчание: затихла даже пробуждённая Церны. Едва Кемром повернулся к покровительнице, как ноги его подкосились, и он с трудом сохранил равновесие.
— Тебе нездоровится. Опять, — презрительно констатировала Вилена. — Пожалуйста, оставь меня.
В тот момент оба чётко осознали, что дольше их союз не протянет. Кемром не противился и ушёл — Вейнберг, устало выдохнув, проводила его брезгливым взглядом.
На город опустился смог. Густым маревом он оплёл всё, вплоть до Чековки. Видимость ухудшилась. Не осталось ни одного безоблачного участка, и улицы заплыли свинцовой синевой. Только набережные обеих сторон алели в полумраке.
Скрипнули половицы. Ушей ласково коснулась кровавая капель. Оглянувшись на забрызганную кровью маску, Вилена пожаловалась:
— Он солгал мне. Снова.
Одежда и руки Файдалома запятнались кровью. Он вытер её полотенцем, и то вмиг окрасилось красным.
— Он никогда не разделял наших идей, — прошелестел из-за сплющенного клюва голос.
— Я знаю. Поверь, когда я выбрала его, его здоровье… При всей своей альтернативности, именно обладателя таким даром стоило иметь на своей стороне.
— То, что ты считала здоровьем, обусловлено болезнью, терминальной стадией Федры. Его дело лежит в «Кемистри»: исходя из анамнеза, могу предположить, что фактически любая травма головы может привести к непредсказуемым последствиям… — затем бросил окровавленное полотенце в костёр. — Рискованная цена за бессмертие.