Дочь Роксоланы

Хелваджи Эмине

Оперся о саблю как о костыль и посмотрел туда, где только что бился с врагами Тарас, моля Богородицу, чтобы тот уцелел, чтобы жив остался.

Однако

заступница рассудила иначе. Тарас сразил обоих, но и сам лежал так, как лежат мертвые навсегда: видно, с последним из врагов они рубанули друг друга так же, как давеча у Ежи было – не оберегаясь. Только Ежи повезло, а Тарас теперь навеки останется лежать на чужой земле, под чужим небом.

– Брат… – только и прошептал Ежи обескровленными губами.

Дальнейшее ему запомнилось, должно быть, неправильно. Такого просто не могло быть. Орыся вдруг стиснула его левую руку – большой палец лишился последнего сустава, туда и пришелся встречный удар второго янычара, ну да ерунда, левая ведь рука, не правая, – и прошептала: «Хызр! Все же – мой Хызр! Ты!..»

А потом был, как

ему показалось, очень длинный, очень долгий, почти бесконечный переход до байды, когда Орыся, задыхаясь, тащила раненого и скулящего Бея да еще умудрялась и Ежи поддерживать, подставляя тому свое плечо. И шептала беспрерывно, подбадривая и их, и себя:

– Все будет хорошо, мы обязательно дойдем, обязательно, там нас ждут, там наши друзья. Только потерпите, мои милые, мои любимые… Только дотерпите…

И он уже толком не помнил, как его подхватили чьи-то крепкие жилистые руки, как уложили на палубу, пахнущую морем и солеными брызгами, как рядом осторожно пристроили тихо хныкающего Пардино-Бея. И не слышал, как кто-то спросил Орысю:

– Куда прикажешь, госпожа? Мы в твоей воле…

И не слышал, как Орыся, ни на миг не запнувшись, твердо ответила:

– Домой… Теперь наконец-то – домой…