Дочь солдата
Шрифт:
Доборонить поле все-таки не удалось до конца: жеребята заспотыкались, устали с непривычки.
Бороновальщики, оставив у заполосков сбрую, дуги и бороны, покатили в деревню — на обед.
Копыта чавкали по просыхающим лужам. Поглядывая на Верку, неуверенно сидевшую на Громике, Веня засмеялся:
— А ну, наперегонки!
Свистнул и ударил каблуками в бока своего Лыска. Лыско заплясал, оседая на задние ноги.
Ах, вот как!.. Верка шлепнула Громика ладонью по гладкой, обтянутой шелковой шерстью шее.
Жеребенок взял
Догнав Лыска, Громик укусил его и заржал, дурашливо кося лиловым глазом. Он поскакал боком, унося Верку вперед, маня всех за собой.
Жеребенок перешел с рыси на галоп.
Верка бросила взгляд через плечо — Веня валкой рысцой трусил позади, расставив локти. «Обогнала!» — Верка пригнулась к седой от пыли гриве Громика, — «Обогнала… обогнала!»
Назад, стремительно назад помчалась земля! Комья грязи, выбитые копытами, летели сзади выше головы.
Вихрем, развевая хвост и гриву, вырвался Громик через разгороженное прясло из полей. Поскакал, прижимаясь к изгороди, тянувшейся до околицы.
Вдоль изгороди — груды камня, собранного с полей. Запнется Громик со всего маху — костей бедной Верке не собрать.
Колья изгороди в пряслах, как пики. Зацепишься — ой, не быть Верке вживе.
Громик все жал к изгороди, не слушался повода, ошалевший от скачки, с пеной на удилах.
Лужа… Ух ты-и, брызги в стороны! Грязные липкие брызги.
Конюшня… Ворота растворены, низкие, темные. Сейчас расшибет Громик свою наездницу о притолоку.
— Ой! — Верка сжалась, выпустила поводья.
— Стой! Стой, черт задери! — невесть откуда вывернулся Потапов.
Громик ударил его грудью. Родион Иванович железной хваткой вцепился в повод, повис. Жеребенок проволок его по лужку и встал. Он храпел, выкатывал закровяневшие глаза и взвивался на дыбы.
Как Верка скатилась с Громика на землю, не помнила.
— Что такое? — бушевал Потапов. — Кто разрешил жеребят гонять? Уши нарву!
Возможно, сгоряча Родион Иванович выполнил бы угрозу.
Но к конюшне подбежала Екатерина Кузьминична — растрепанная, бледная…
— Родион Иванович, голубчик… — задыхаясь, простонала тетя. — С Колей плохо. Доктора… срочно доктора!
У Верки подкосились ноги, перед глазами поплыло все, западая на бок: и деревня, и березы, и небо…
По дороге протарахтел, стреляя синим чадом, мотоцикл Родиона Ивановича.
Глава XVII. Горе
Она сидела за партой, сжавшись в комочек, тихая и смирная, отвечала у доски, если вызывали, но будто во сне, долгом, тяжелом. От этого ощущения Верка не могла избавиться. И стояло перед ней белое, с впалыми висками лицо на белой подушке, чудился запах лекарств, от которого теснило грудь и кружилась голова. И не покидало Верку чувство собственного бессилия, неприкаянности. Чем она может помочь, чем?..
Убежать бы далеко-далеко!
— Помнишь, как пахнет корзина с грибами, а? Все ты, матушка, позабыла! Это ж такое… — дядя прищелкивает пальцами. — Тут и тихая прохлада зеленой тени, спорого дождика, и этакая бодрая свежесть мокрого мха, березовых листьев, и чудесный запах влажной земли. И все это несешь ты в корзине! Право же, славно!
— Чего поешь, соловей! Я уж сказала, Коля: останемся на лето здесь. Учти: дача, так уж дача, больше не дам своевольничать. Эх, господи… Иногда ты уймешься?
— А что, Катя, — мы жили хорошо. Жалеть нам не о чем. Что труднее, то и себе на плечи брали: пусть тем, кто придет после нас, меньше тяжелого достанется.
…И с дядей беда.
И был тягостен Верке знакомый шум школы.
Звонок.
У-уф, как гора свалилась…
Остаться в школе? Зачем?
Верка держится отчужденно, не мешаясь с галдящей толпой ребятишек.
В глазах рябит от платьев девочек, от красных галстуков.
Веселье…
Солнце. Ветер с полей…
Малыши шмыгают, как вьюны. Портфели через плечо на веревочках, бьют по бокам, подгоняют.
Сегодня — праздник первой борозды.
Трактора не узнать: вычищен, каждый винтик блестит смазкой. Постарались школьные механизаторы! И плуг сверкает. Новенький тракторный плуг, подаренный, как сейчас сказал Потапов, школе на вечное пользование, в добрую хлебопашную науку.
— Ур-ра! — Полетели в воздух портфели и кепки.
Трактор заурчал и, звеня гусеницами, покатился из ворот сарая. За рычагами управления — Володя. В комбинезоне, точно заправский тракторист. Комбинезон синий, сатиновый, с бесчисленными карманами.
— Петр Петрович! Петр Петрович, вам плугарить! — обступили учителя ребята.
— Вам! Вам!
И вот они — первые борозды на пришкольном участке. Маслянисты свежие отвалы земли, блестят, словно отшлифованные.
Лемехи с хрустом вспарывают сырую, пряно пахнущую землю. Кепка у учителя козырьком назад — плугарь так уж плугарь!
— Дородно, — крякнул Потапов, измерив железной линейкой глубину пахоты. — Комар носа не подточит. Ну, уважили! Вовек не забуду!
Петр Петрович сделал знак Володе, тот улыбнулся, закивал.
Сопровождаемый оравой ребятишек — они прыгали вокруг, трогали гусеницы, пробовали подкатиться, — трактор с пришкольного участка повернул к колхозному полю. Въехал! Резко опустив лемеха плугов в землю, Петр Петрович махнул Володе:
— Ровней правь! Ровней…
Трактор, не сбавляя хода, шлепал гусеницами, давил пряди белесой прошлогодней ботвы. Затемнели рыхлые борозды. Пестрой гурьбой рассыпались по пахоте ребята. Суета, крики, рокот мотора…