Дочь Востока. Автобиография

Бхутто Беназир

Северо-Западная пограничная провинция, и территории ее племен граничат с Афганистаном на западе и с Китаем на севере. Туда со мной отправилась Виктория. Поехала с нами и Ясмин — смелый поступок совсем еще юной девушки, выросшей в тесном кругу семьи, под защитой строгих исламских законов. Однажды она заночевала у меня в отеле, допоздна задержавшись за срочной работой. Бабушка ее долго колебалась, прежде чем это позволила, и не из-за военных, а из-за неслыханности такого происшествия — чтобы незамужняя женщина ночевала вне дома!

Но Ниязи, как и многие другие семьи,

с отвращением воспринимали тиранию военного режима. Люди, ранее не интересовавшиеся политикой, не могли оставаться в стороне. Сознавая, чем это им грозило, Ниязи настояли, чтобы я остановилась у них, в семейной атмосфере, вместо холодной анонимности отеля. Это навлекло на них немилость режима. Доктором Ниязи заинтересовались налоговые органы. Перед его домом всегда дежурили военные автомобили,

сопровождавшие госпожу Ниязи на рынок и его детей в школу. Военная разведка донимала пациентов Ниязи и свела его практику почти к нулю.

Сопровождаемые местным руководством ПНП, мы поехали в Мардан, когда-то центр буддийской цивилизации Гандхаран, посетили Абботабад, бывший британский укрепленный пункт, Пешавар, столицу Северо-Западной провинции, охряные кирпичные стены которой в течение веков выстаивали против натиска завоевателей из Центральной Азии. Слова без усилия истекали из моего сердца на каждой остановке на территории провинции и в автономных племенных областях, живущих по строгому кодексу патанов, требующему мести за каждое оскорбление и радушного гостеприимства.

— Для патанов честь — не пустое слово. Мой отец борется не только за свою честь, но и за честь страны, — взывала я к слушателям, черты лиц которых напоминали мне рельеф высившихся неподалеку гор Хайберского перевала. Мы посетили Сват, где склоны бороздят зеленые террасы рисовых делянок, Кохат, в котором ветер бросает в лицо едкую соляную пыль с непроходимых солончаков. Говорила я на урду, не зная местного языка пушту, но патаны все равно внимательно слушали. Не встречала я и недоверия из-за того, что я женщина, даже в местностях, славящихся строгой охраной своих женщин. Страдания страны, страдания моей семьи преодолели половой барьер. «Раша, раша, Беназир, раша\ — Добро пожаловать, Беназир!» — кричали мне люди.

— Браво! — приветствовал меня отец, стоя на пороге своей камеры и аплодируя, когда я пришла к нему по возвращении с северо-запада и перед отправлением в Пенджаб.

Сотни активистов ПНП собрались, чтобы послушать меня, в доме одного из членов партийного руководства в Лахоре. Несмотря на угрозу суровых репрессий, люди проявляли решимость и настоящий энтузиазм. «Суд несправедливый. Мы можем протестовать, провоцируя арест, — говорили мне. — Зия должен будет арестовать всех, прежде чем утвердит приговор». Много народу собралось и в Саргодхе, где сильны позиции крупных землевладельцев. Темп движения нарастал, и режим отреагировал усилением репрессий. После моего отъезда из Саргодхи военные арестовали десятки человек, среди них и хозяина дома, в котором я остановилась. Единственная вина этого человека в том и состояла, что я

остановилась в его доме. Он поплатился за это годом заключения строгого режима и штрафом в 100 тысяч рупий, или в 10 тысяч долларов.

«Они психуют. Не езди в Мултан, выжди немного», — предостерегали одни партийные активисты в Лахоре. «Мы как раз набрали скорость, нельзя останавливаться, — возражали другие. — Пусть даже за счет нашего ареста». «Если сейчас выждать, выдержать тактическую паузу, потом можно добиться большего, — настаивали первые. — Мы сможем посетить больше мест и достучаться до большего количества народу». Спорили бурно, но в конце концов вторая тактика победила, и я ненадолго вернулась в Карачи, чтобы отбить новые придирки военного режима.

Тем временем преданность людей демократии начала проявляться новым, необычным способом. Один за другим люди в разных городах принялись сжигать себя заживо в знак последней меры протеста против судебной травли их вождя. Глядя на их фото в «Мусават», я вздрогнула: с двумя из них я встречалась. Один, Азиз, пришел ко мне в отель «Флэшман» с простой просьбой: сфотографироваться вместе с ним. Помню, я тогда очень устала, но все же согласилась. И вот каким образом он отблагодарил меня за эту мелкую услугу!

Другой, христианин по имени Первез Якуб, — именно он положил начало этой серии самосожжений — пришел ко мне сразу после ареста отца в сентябре 1977 года с отчаянным предложением. Он собирался захватить самолет и держать пассажиров заложниками, пока военные не согласятся выпустить отца. «Ни в коем случае, — сказала я ему. — Невинные люди не должны подвергаться опасности. Кроме того, мы поставим себя на одну доску с этими преступниками и палачами в военной форме. Мы должны бороться по своим правилам, и не опускаться до их грязных методов». И вот он изменил метод борьбы. Он сжег себя в Лахоре.

Первеза могли спасти, толпа бросилась к нему, чтобы сбить пламя, но военные не позволили никому подойти к живому факелу. Они хотели, чтобы всех напугала эта мучительная агония, хотели застращать народ. Но накал страстей лишь усилился. В течение последующих недель еще пять человек обрекли себя на смерть, чтобы ценой своей жизни спасти жизнь избранного ими премьер-министра.

«Военные правители утверждают, что люди, совершившие самосожжение, куплены нашей партией, — писала я в тезисах для выступления в Мултане. — Есть ли цена человеческой жизни? Нет. Эти храбрые люди были идеалистами, ценившими верность идеалам демократии и свои принципы выше жизни. Мы преклоняемся перед ними». Эту речь мне не пришлось произнести.

4 октября 1978 года, аэропорт Мултана.

Вылет из Карачи в Мултан оттягивался снова и снова. Я прибыла в аэропорт в сопровождении Ясмин в семь утра. Взлетели аж в полдень. Прибыв в Мултан, поняли причину задержки. Вместо того чтобы вырулить к терминалу, самолет подкатил к краю летного поля, и его мгновенно окружили армейские автомобили. На борт взобрались двое в штатском.

— Где сидит мисс Беназир Бхутто? Стюард указал на меня.

— Пройдемте! — приказали они.

— На каком основании?