Дочери страха
Шрифт:
– Это хорошо, что я раньше тебя рожу. Значит, нас с лялькой раньше и отпустят. А когда ты отстреляешься, я тебя встречу. Попрошу кого-нибудь из института с ребенком посидеть – и за тобой. Поживешь немного у меня, а потом уж пойдешь к своим родственникам. Не являться же к ним сразу из роддома, в зачуханном виде! Только ты держи интервал, Светка, держи интервал…
Тут появилась медсестра с каталкой. Роды прошли не слишком легко, хорошо хоть длились недолго. Через час Надя уже в послеродовой палате с удивлением оглаживала исчезнувший живот и умирала от желания спать. Заглянувшая
– Не спи, врачи сказали, тебе пока нельзя спать, у тебя разрывы какие-то, лучше поговори со мной. Расскажи, как все прошло.
– Отстань, – содрогнулась Надя. – Скоро сама все узнаешь. Я спать хочу.
– Не хочешь, не хочешь, ты уже проснулась! Расскажи про девочку, какая она, ну какая, – снова завела Света, но вдруг ойкнула и сложилась пополам.
– Ты что? – испугалась Надя и на самом деле проснулась. – Ты специально или на самом деле? Смотри, сейчас буду на помощь звать, если прикидываешься, тебе сестры зададут…
– Зови уж, – с усилием произнесла Света. – Прости, Надька… не получится… интервала.
Когда подругу увезли, никто больше не мешал Наде засыпать, и она провалилась в блаженное небытие. Проснулась, когда принесли кормить девочку. Вспомнила, что Свету тоже увезли рожать.
– Света родила? – спросила она у стоящей у ее кровати медсестры.
– Давно уж.
– А кто, не знаете? Мальчик или девочка?
– Девочка, – ответила медсестра.
– А почему ее в палату до сих пор не привезли?
– Там осложнение какое-то, – не стала вдаваться в подробности медсестра. – В реанимацию определили. Завтра, Гриневич, увидите свою подружку. Кормите скорее, вы выспались, а девочка вялая, спатки хочет.
– Можно я ее с собой оставлю? Пусть со мной поспит.
– Еще чего придумали!
«Хорошо, что у Светы тоже девочка, – вечером, перебирая в полусне впечатления этого ужасно трудного дня, размышляла Надя. – С мальчиком еще неизвестно как бы сложилось у моей. А девочки просто будут дружить, как и их мамы. Хотя Света, наверное, хотела мальчика. Она бы Димой его назвала… интересно, как девочку назовет… а я-то как свою назову?..»
Ульяна
Уже несколько дней Ульяна безвылазно сидела в Ноткиной квартире. Хотя это место и квартирой назвать было трудно: одна малюсенькая комната, доисторическая мебель, окна на шумную магистраль. От одного вида окружающего у Ули начиналась депрессия. А выходить ей было некуда и незачем.
Дни напролет Уля ждала. Она ждала звонка от отца или хотя бы от матери. Не спускала глаз с телефона, постоянно проверяла, не кончилась ли зарядка. Боялась уснуть и не услышать сигнала. Но звонили только журналисты, выпытывали пикантные подробности, пытались развести на еще одно сенсационное заявление. Уля орала на них и сразу отключалась.
А как она когда-то ненавидела родительские звонки! Они всегда означали новый выговор, очередное наказание от отца, материнскую проповедь и слезы. Несколько раз она даже выбрасывала свои мобильники, чтобы оттянуть время неприятного разговора. И вот теперь вся ее жизнь свелась к ожиданию одного-единственного звонка. Пусть отец кричит на нее вволю,
Сидеть дома ее уговорил Мэт. Ульяна в первый же вечер на новом месте рвалась прочь из дома, на тусовку, в гости, куда угодно. Но Мэт строго ей выговорил:
– Не советую. Там журналисты с ног сбились, тебя разыскивают.
– Ну и классно! – встрепенулась Уля. – Пора подбросить дровишек в огонь. Я еще и в ток-шоу выступлю, меня звали.
– Ага, и наговоришь снова с бочку арестантов.
– Ты не понимаешь, дурачок, – попыталась растолковать ему Уля. – Нужно быть все время на слуху, иначе всем станет наплевать. Через неделю вообще никто не вспомнит, дочь я или не дочь, а если дочь, то чья именно. За себя нужно бороться.
Но Мэт тогда посмотрел на нее, как на дурочку, и сказал голосом, каким разговаривают с маленькими детьми или с полными идиотами:
– Уля, кошечка, да ты сама-то себя со стороны слышишь? Ты понимаешь, что, если Рэм Григорьевич на самом деле твой отец, он об этом точно не забудет. Он позвонит тебе, и все будет как прежде. И чем меньше ты сейчас в публичных местах про него наболтаешь, тем проще вам будет помириться. А то, что отец какое-то время не будет знать, где ты находишься, – это его только подстегнет. Он ведь в курсе, что тебя нельзя надолго оставлять без присмотра. А если ты все-таки не дочь – тут уж никакая публичность не поможет. Ну, помелькаешь ты немножко на экранах, поговорят о тебе – и забудут. Ты даже не положительная героиня, чтобы тебе сочувствовать. Можешь рассчитывать только на злорадные смешки. Тебе из прежних твоих приятелей хоть кто-нибудь позвонил?
– Плевала я на их звонки. Странно еще, что вы с Ноткой от меня не отказались, – сквозь зубы процедила Уля. – Наверное, все-таки надеетесь, что я не безродная. А то бы давно разбежались.
– Ты всех по себе-то не равняй, – не слишком вежливо посоветовал ей Матвей.
После того разговора Уля по-настоящему перепугалась. А вдруг ей в самом деле придется пополнить многомиллионные ряды людского быдла, которое существует в таких вот дырах, ездит на метро и не имеет вообще никаких прав? Об этом жутко было даже думать. В отчаянии Уля еще раз набрала номер матери – он по-прежнему не отвечал. Девушка забилась с ногами в кресло и оглянулась по сторонам с таким видом, будто демоны нищеты уже готовились утащить ее в свою преисподнюю. И прошептала в отчаянии:
– Нет, если уж пропадать, я эту уличную дрянь за собой утащу. Не будет она наслаждаться жизнью на моем месте!
Когда домой возвратилась Нотка, она нашла Улю лежащей на диване, с головой накрытой пледом. Обрадовалась, что та спит и не станет досаждать ей разговорами, и ушла на кухню готовить обед. Через два часа, приготовив суп и жаркое, Нотка вдруг спохватилась – из комнаты по-прежнему не доносилось ни звука. В голову полезли нехорошие мысли. Девушка быстро прошла в комнату, сунула руку под одеяло и потрясла Ульяну за плечо. Тело на продавленном диване заходило ходуном, но не подало признаков жизни. Тогда Нотка молниеносно откинула одеяло.