Дочери страха

Донцова Елена Дмитриевна

Потом сидели молча. Лиза через трубочку тянула сок, Михаил же так и не притронулся ни к чему на столе. Лиза старалась смотреть куда угодно, только не на его лицо. И не вниз, на столешницу, чтобы не выглядеть виноватой и понурой.

Она была рада, что рассказала все. Теперь между ней и Мишей точно ничего не может быть. А ведь она думала об этом, целые сутки думала. Но все кончено. Если она когда-нибудь соберется замуж, будущему мужу о себе правды не расскажет. Потому что даже искреннее участие со временем выльется в презрение. Ни один мужчина

никогда не простит женщине подобного прошлого. Это такая же истина, как то, что земля круглая.

– Знаешь, – сказал ей Михаил, когда пришло время ехать. – Ты не очень-то обращай внимание на мои фантазии. Иногда такое придумаю, что мало не покажется. И сам верю. А потом услышу что-нибудь из реальной жизни – сразу мозги становятся на место. В общем, не вздумай никуда от нас уходить. Рэм Григорьевич сумеет тебя защитить от этого подонка. Да и я буду начеку.

– Спасибо, – сказала Лиза. – Я, наверное, тоже насчет женщины из прошлого просто нафантазировала.

Ульяна

Как медленно тянется время! Целый день Уля не находила себе места. Накануне Нотка позвонила ее отцу и получила аудиенцию на девять утра. Теперь за окном уже смеркается, а она все не идет, и телефон ее самым подлым образом отключен. За весь день Уля не смогла проглотить ни кусочка и к вечеру окончательно ослабла.

Она пыталась дремать, но выходило только хуже. Стоило закрыть глаза, как возникали картинки: вдруг распахивается дверь, появляется Нотка, улыбается, а следом за ней бодрым шагом входит отец. Уля вскакивает – и просыпается. Закрывает глаза снова и тут же слышит, как звонит телефон. В трубке – материн голос с ее обычным: «Ну, как ты, солнышко?» И снова обман, разочарование, слезы.

Забежал пообедать между репетициями Мэт, немного посидел на стуле у дивана, послушал ее причитания. Уля вцепилась в него, как в последний спасательный круг на «Титанике». Поглаживая его крепкую прохладную ладонь, она спросила:

– Мэт, ты хоть немножко любишь меня?

Тот посмотрел, удивленно взмахнул ресницами:

– Скажи, киска, когда мы только начинали встречаться, тебе нужна была моя любовь?

– Конечно нет! – оскорбилась девушка. – Мне просто было нужно, чтобы со мной рядом был самый красивый мужик в городе.

– Вот видишь. Мы, мужчины, такое отношение очень хорошо чувствуем. Наверное, тебе не стоит сейчас требовать от меня слишком многого.

– Останься со мной, – попросила Уля и потянула за руку – к себе, на диван. Может, хоть это отвлечет ее от тяжести ожидания. Но Мэт сидел как каменный и все твердил про свою чертову репетицию. А тут и Нотка пришла.

Зашла в комнату с таким лицом, что Ульяна сразу поняла – все пропало. Надежды нет. Она вцепилась в руку Мэта, расцарапав ее до крови, и прикрикнула на Нотку:

– Ну, что ты смотришь на меня, как на покойницу?! Что такого ужасного отец тебе сказал?

– Рэм Григорьевич сказал, что тебе нужно привыкать жить самостоятельно, – проговорила

Нотка, медленно снимая куртку. – Он передал тебе деньги, крупную сумму, ты вполне сможешь снять приличное жилье. Это не значит, что я тебя гоню. Извини, часть денег я сразу беру на продукты, иначе завтра нам всем лапу сосать придется.

– Плевать на деньги! Что еще?

– Еще говорил про Надежду Сергеевну. Что она сейчас больна, лежит в американской клинике, но скоро вернется в Россию. Тогда вы вместе сходите в банк и ты сможешь забрать свои драгоценности. Ну, или перезаложить на свое имя.

– Не много же ты узнала за целый день, – сказала Уля, с ненавистью глядя на Нотку.

– Не за целый. У меня еще свои дела были. – Приятельница как будто издевалась над ней.

– Адрес он тебе дал?

– Дал. Но тоже сказал, что тебе незачем туда соваться. Еще сказал, что отец той девочки давно уже умер, а мать допилась до полного беспамятства.

– Дай сюда записку! – вскрикнула Уля.

Нотка протянула ей аккуратный, как все у отца, квадратик бумаги. На нем был только адрес – и ни слова для нее! Зашипев, Уля отшвырнула его прочь.

Мэт и Нотка теперь стояли плечом к плечу и смотрели на нее с одинаковым выражением. Так смотрят гуманные врачи на обреченных, но все еще не смирившихся больных. О, она уже видела такие взгляды! Так смотрели на нее во время последнего выхода в свет ее подружки, которые какими-то путями уже узнали об утрате статуса дочки. И это было ужасно.

– Что же мне теперь делать? – спросила Уля.

– Скажешь тоже, что делать! – Мэт передернул плечами. – Жить, как мы живем, учиться, работать. Из института, надеюсь, тебя еще не отчислили, самое время там показаться. Что ты, в самом деле, будто тебя на вокзале подкинули! Не младенец же!

«Да я лучше повешусь, чем буду жить, как вы», – подумала Уля. И отвернулась лицом к стене.

На следующий день, проснувшись ближе к обеду, она вновь никого не обнаружила дома.

«Странные люди, – подумала Уля. – Хотят, чтобы я ходила в этот чертов институт, а сами даже не пробуют разбудить».

Она, конечно, кривила душой. Ни в какой институт Ульяна идти не собиралась. Какой институт, зачем институт? В ее ужасном положении смешно даже думать об этом. Ей и надеть-то ничего, не говоря уж о том, что в институте ее просто на смех поднимут. Нет уж, спасибо.

Но находиться одной в этой неуютной квартире тоже было несладко. Слабость ее прошла, хотелось действовать, двигаться. Днем она еще как-то изобретала для себя занятия. Полистала журналы, попробовала включить телевизор. Правда, тут же испытала приступ страха. А вдруг по телевизору сейчас начнут говорить о ней, издеваться, сравнивать ее с той девкой? Нет, это невыносимо. Она выключила телевизор и стала бродить по квартире, как домашнее животное в ожидании хозяев.

Но у Мэта – она знала – вечером был спектакль, а где шаталась Нотка, одному богу известно.