Дочери Талау
Шрифт:
«Как я им завидую!»
По крайней мере, родителям никто не доложит о таком безобразным поведении… а вот в Кондракаре могут и серьезно задуматься о благонадежности таких вот… Стражниц. Хотя Корнелия, конечно, проявила свое хваленое благоразумие и осталась в стороне! И – главное – так все подстроила, как будто это исключительно Ирма во всем виновата! Но не Хай Лин же обвинять… хотя к летающей башне-то водяная Стражница точно отношения иметь не могла! Что до Нериссы – ее как раз обвинять в чем угодно можно, толку-то, когда уж ее репутации хуже точно уже не будет.
– И это при том, что у НАС выпускной еще только в следующем году! – рухнув обратно на подушку и, кажется,
– И вы себе даже не представляете, как я рада тому факту, что меня в следующем году в школе – а возможно, и в городе – не будет! – искренне призналась Корнелия. – Хиттерфилд не настолько толерантен к магии, как меридианская столица, здесь замять подобное светопредставление без помощи Оракула не получится, а он уже с Интерполом из-за нас нахлебался! В общем, приводите себя в порядок – и марш по домам! Мне еще со свидетелями встречаться…
– По какому делу свидетелями? – уже на всякий случай подозревая худшее, осторожно уточнила Ирма.
– Да не со свидетелями, а с этими… сектантами, как их там – меня же просто окружают люди, которым проще уступить, чем объяснить, почему нет!
Водяная Стражница усилием воли сдержала резонное «чего-чего», решив, что Корнелия сегодня и без того выдала многовато лишней информации. Ирма не помнила, кто это сказал… вернее, ей-то это сказала Тарани, конечно – что мудрость заключается не только в том, чтобы знать все, что нужно, но и в том, чтобы избежать ненужных знаний – девушка эту позицию поддержала буквально всеми фибрами души.
Все рано ведь, будь таинственные «сектанты» достаточно серьезной проблемой, Корнелия бы не пошла бы к ним в одиночестве… или пошла бы? Подумав, Ирма решила своего общества не предлагать, а то предложат и сектантов ошеломить каким-нибудь танцем на столе.
«Корни-то, в отличие от нас, человек здравомыслящий… во всяком случае, она сама так постоянно заявляет! Я готова посочувствовать сектантам, решившим ее завербовать!»
========== Кадма ==========
Оранжерея при Университете Социологии и Политологии городка Фадден Хиллз почти не уступала зимнему саду, устроенному бывшей Стражницей Земли в ее собственном особняке, компенсируя меньшее разнообразие площадью. Биология не была в числе особо важных предметов, но сама Кадма пользовалась в университете куда большим уважением, нежели простой спонсор, поэтому ее порой доходящую до помешанности страсть к ботанике совершенно искренне старались поддерживать и студенты и преподавательский состав. Даже зная, как редко она выходит из дома, чтобы навести визит – за оранжереей и садом в университетском парке ухаживали с полной самоотдачей.
По парку и саду Кадма не без удовольствия прошлась ранним утром, когда их еще не успели наводнить шумные студенческие компании, но довольно скоро перебралась в оранжерею – сейчас, в разгар лета, молодежь не тянуло в замкнутые пространства под стеклянной крышей – лучшее место, чтобы насладиться одиночеством. Да и вообще, отчего-то Кадма почти всю свою жизнь лучше всего чувствовала себя в таких вот зимних садах и теплицах, наедине с растениями и редкими удостоенными такой привилегии визитерами. Она уже и не помнила, когда последний раз сама ждала кого-нибудь…
Как сегодня. Вернее, как уже несколько дней. И почему-то университетский сад показался ей лучшим местом для встречи, чем собственная вилла. Туда женщина уже несколько лет никого не приглашала… да и раньше гости в большинстве случаев хвостиком приходили за Хелен, которая, в отличие от подруги, не испытывала проблем
«Быть может, все сложилось бы иначе, не подтолкни я ее уйти из Стражниц?»
Кадма гнала от себя подобные мысли. Иначе – совсем не значит «лучше». Учитывая, с какой легкостью Оракул умеет жертвовать пешками, они вполне могли и до старости не дожить. Но если бы был шанс… хотя бы крохотный шанс! Давно уже поздно было думать об этом, но – что у Кадмы оставалось, кроме воспоминаний? Пусть осколки былого счастья ранили острыми краями, но, по крайней мере, заставляли помнить, что было, было оно – счастье. Пусть странное, не понятное никому, подчас и самой Хеленор, первые годы пытавшейся вытряхнуть подругу из своеобразного отшельничества, но, главное, ее собственное счастье. Оказавшегося немного короче жизни.
Еще одна пронзительная несправедливость мироздания – почти полвека спустя. Непонятно только, кому выкрикнуть в лицо обвинение было на этот раз! Но… но… У Хеленор был муж, пусть Кадма и относилась к нему без теплоты, но для подруги этот человек был близким, возможно, ближе даже, чем она сама, было трое уже взрослых отпрысков и – сущий кошмар – пятеро внуков. Если бы умерла Кадма, Хеленор не осталась бы одна. А у Кадмы во всей жизни была только Хеленор! И организация, ставшая настоящей их семьей – для нее, по крайней мере, безусловно, ставшей. Только забота о начатых совместно проектах удержала Кадму четыре года назад на краю пропасти во всех смыслах этого слова. Пока что она еще что-то могла сделать… даже одна.
«Получится или нет?» – расправив машинально измятый в нервно перебирающих, пока хозяйка погрузилась в задумчивость, пальцах документ, женщина в который раз цепко вчиталась в текст. Каковы ее шансы? Хеленор наверняка нашла бы слова для убеждения – ей даже саму подругу время от времени удавалось убеждать…
Стеклянные двери открывались совершенно бесшумно, но грач, дремавший на плече Кадмы, почувствовал вторжение и обеспокоенно встрепенулся, заставив сидевшую на бортике декоративного фонтана из искусственного мрамора хозяйку повернуть голову навстречу двум светловолосым девушкам, неторопливо вошедшим в оранжерею.
– Рада видеть вас, Флоренсина… Корнелия. Я ведь могу называть тебя по имени?
– Кадма?
Они виделись всего раз в жизни – около трех лет назад. Девочка… теперь, конечно, девушка, не особенно изменилась – она и тогда уже выглядела немного старше сверстников, разве что вытянулась, примерно сравнявшись ростом с Кадмой. Женщина смела надеяться, что на ней самой эти годы не особенно сказались. Когда уже за гранью старости – разве какие-то три года что-то меняют? Да и внешность ее всегда напоминала хвойное дерево – жесткое, колкое, но не спешащее с увяданием.