Дочки-матери
Шрифт:
Елена Алексеевна. Ты могла бы хорошо танцевать.
Ольга. А я хорошо танцую.
Елена Алексеевна. Нет, я говорю о балете… Для меня существуют две идеальные балерины: Анна Павлова и Галина Уланова. В честь этого я и дочек так назвала. Только они не оправдали моих надежд.
Ольга. Нет, в балете я не специалист. Мне и не до того. Я знаете как живу? Учеба да работа, так и бегаешь, как заяц. Я и комсорг группы, и профориентация на мне, и клуб «Верность» на мне, и спортлагерь. Кроме того, из-за моего голоса и дикции мне
Елена Алексеевна. Ты, я вижу, активная девочка, все совмещаешь.
Ольга. Не знаю… Во всяком случае, если мастеру, скажем, нужно отлучиться, на меня можно оставить любую группу. У нас в ПТУ всё домашние дети, а дети, воспитанные дома, это совсем не то…
Потом они сидели в комнате, где были вчера. Ольга продолжала рассказывать – небрежно, между прочим, чтобы это не выглядело похвальбой.
Ольга. А специальность у меня будет – газорезчица, уже проходим практику на заводе. Тут и голова нужна, необходимо разбираться в чертежах. Ну, отметки у меня какие? У нас только одна девочка не имеет троек. Я тоже близка к этому результату. Если бы я еще не работала помимо учебы…
Елена Алексеевна (рассеянно). Где же ты работаешь?
Ольга. Я уже вам говорила.
Елена Алексеевна. Ах да, прости.
Ольга. Я животных кормлю в мединституте, мышей. Семьдесят ре плюс стипендия тридцать три, вот считайте.
Елена Алексеевна. Как же ты тратишь эти деньги?
Ольга. После интерната первое время у меня все на еду шло. Я думала: как это взрослые не хотят пирожное, например, съесть или яблоко? А сейчас уже настолько наелась, поняла, взрослые за свой век тоже наелись…
Елена Алексеевна. Ну вот, Оля. Мы с Вадим Антоновичем тут о тебе говорили. Как эта ошибка могла произойти? Все-таки какая-то неясность. Хотелось бы кое-что узнать поточнее. Кроме этого письма, что ты знаешь о своей матери? Кто она была? Хоть какие-нибудь сведения у тебя есть?
Ольга. У меня есть сведения, что она сдала меня в Дом младенца. И сама туда попросилась санитаркой, чтобы быть все время при мне. А через три месяца исчезла. И не вернулась.
Елена Алексеевна. Санитарка, санитарка… Постой, санитарка… Вадим!
Вадим Антонович вышел из своей комнаты с двумя книгами в руке, косвенно давая понять, что он работал и его оторвали. Но Елена Алексеевна была слишком возбуждена, чтобы обратить на это внимание.
– Вадим, помнишь, когда ты болел, к тебе приходила делать уколы медсестра Леля. Леля Васильева.
Вадим Антонович. Ну, была.
Елена Алексеевна. И помнишь, на наш адрес один раз пришел штраф за какой-то скандал, который она затеяла в «Якоре»?
Вадим Антонович. Не помню.
Елена Алексеевна. Ну да, я же тебе тогда ничего не сказала.
Вадим Антонович. Это естественно.
Елена Алексеевна. Потому что эта Леля сразу же прибежала ко мне, плакала,
Вадим Антонович. Ну, ты даешь!
Елена Алексеевна. И вот я думаю: если ей один раз могла прийти в голову мысль дать наш адрес, почему она не могла и в другом случае этим же воспользоваться? Чтобы ее не заставили забрать свою дочку из детдома.
Ольга. Ее никак не могли заставить. Потому что это письмо матери, которое я вам показала, оно и значит как бы официальный отказ. А как только мать отказалась от ребенка, то все заботы о нем государство уже берет на себя.
Елена Алексеевна. Но она могла и не знать! Когда человек что-то нарушает, он всего остерегается. Решила на всякий случай замести следы. Прости, что я так говорю. Но ведь согласитесь, такая возможность не исключена? Конечно, это только предположение.
Вадим Антонович. Так ты считаешь, что это и есть ее родительница? Вот эта самая Леля Васильева?
Елена Алексеевна. Я же говорю, это только гипотеза. Если у тебя есть другие соображения, скажи. Давайте все думать. Оля, ты как думаешь?
Ольга. Не знаю…
Вадим Антонович. В таком случае можно попытаться выяснить, куда она уехала.
Елена Алексеевна. Судя по ее характеру, она с тех пор могла двадцать раз переменить и работу и место жительства.
Ольга. Честно говоря, не она мне нужна. Я думала, может быть, я ей нужна? Но раз нет, так нет…
Она встала.
– Тогда простите за беспокойство.
Елена Алексеевна. Нам-то какое беспокойство. Это тебе беспокойство, ехала в такую даль.
Ольга. Сначала я должна была все уточнить, а потом уже ехать. Вот это моя оплошность.
Елена Алексеевна. Да, еще вот что! Такая получилась неловкость… Мы ведь твой торт-то съели… И косынку девчонки куда-то задевали… Я искала, искала, не могла найти.
Ольга. Какая чепуха, смешно. Не везти же обратно.
Елена Алексеевна. А что ты, собственно, всполошилась? Необязательно сразу ехать. Ты же хотела пожить, Москву посмотреть.
Ольга. Может, и поживу.
Елена Алексеевна. Зашла бы на занятия нашего коллектива, у нас интересный коллектив.
Вадим Антонович. К чему ей твоя самодеятельность.
Ольга. Нет, почему же, возможно, и зайду. Рада была с вами познакомиться.
Елена Алексеевна. Мы тоже.
Ольге не хотелось еще уходить. В полусвете прихожей лицо Елены Алексеевны казалось ей необыкновенно хорошим. Волосы пышные, узлом сзади. Смотрела она, правда, куда-то поверх.
Ольга. Спасибо вам большое за все.