Догма кровоточащих душ
Шрифт:
– Предупреждал!
– Божественное Дитя медленно закрутилось в потоке. Многочисленные провода, пронизывающие уродливое тельце, окутались сиянием недовольства. Божественное Дитя недовольно. Уже хоть что-то.
– Твои предупреждения всегда бессмысленны!
– Мои предупреждения всегда обоснованы, Император, - твердо сказал Императорское Око.
– Транспортировка развитой формы алкаэста по анима-коридору было изначально безнадежным предприятием. Я предлагал ограничиться зародышем, что, в конечном счете, и пришлось сделать.
Свечение, исходящее
– Ладно, ладно, - просипело Божественное Дитя.
– Полевые испытания тоже кое-что значат.
– Да, Император, получены любопытные данные. Модель продемонстрировала высочайший уровень поглощения. Тридцать семь процентов от мощности анима-потока. При этом возник весьма устойчивый клиппот. Его последствиями сейчас занимается господин канцлер лично.
– Он уже встречался с Итиро?
– Да, Император, встречался. Принц не отказывается от своих обещаний и надеется на продолжение сотрудничество по проекту.
Божественное Дитя теперь переворачивалось вниз головой, вяло шевеля рудиментарными ножками.
– Отвратительное зрелище, - просипел динамик.
– Ты согласен?
Императорское Око кивнул. Отвратительное. Рождение всегда отвратительное зрелище. Гораздо более отвратительное, чем смерть. Уж он-то знает, что в смерти нет ничего ужасного.
Сколько раз умирал и возрождался Император, и Императорское Око всегда был рядом с ним. Он держал его за руку, когда жизнь протекала сквозь ветхую кожу, когда ввалившиеся, безумно-старые глаза смотрели в потолок, а костлявое тело становилось настолько легким, что казалось - дунь шальной сквозняк, и он подхватит Императора, как сухой лист или пушинку, поднимет в воздух и унесет вместе с собой за линию жизни и смерти, в багровые язвы растущей техиру. Он же держал Божественное Дитя, когда полиаллой и анима прекращали формировать жизнеспособную особь, когда Император был лишь безмозглой рыбкой, свернувшейся в густом золоте эмбрионального сейфа, а душа его парила среди созвездия сфирот, готовясь к вечному возвращению.
Он умирал и возрождался, умирал и возрождался, и вместе с ним возрождалась и умирала вселенная, мир смерти сжимал мир жизни, по каплям выдавливая из него свет творения, но затем мир жизни расправлялся, вдыхал аниму, простирал свои крылья над техиру, и лишь предустановленная гармония равновесия спасала небытие от исчезновения.
Все имеет свой конец и свое начало. Даже Император. И только Императорское Око лишен этого дара ущербных богов. Он рожден, чтобы не умирать - вечный соглядатай Адама Кадмона, его клеврет, сенешаль, надежное хранилище всех тайн мира.
Божественное Дитя купалось в потоках анимы, набирало тяжесть существования после путешествия к
– Нет ничего на свете, чего бы я не возжелал за свою вечную жизнь, - сказал наконец Император, - и нет ничего на свете, что могло бы удовлетворить мои желания.
– Да, Император, - согласно склонил голову Императорское Око.
– Однажды Принц Итиро изволил сказать, что они, боги, уже не могут создать человеческое существо, которое бы их ненавидело, - динамик засипел, безнадежно пытаясь воспроизвести смех Божественного Дитя.
– Что ж, зато человек все еще может создать таких богов, которых он ненавидит!
– Да, Император.
Божественное Дитя сделало лапкой нетерпеливое движение и подплыло к стеклу аквариума:
– Я очень надеюсь на нее, мой друг! Я устал вечно возвращаться в эти миры, но... но я все еще люблю тех, кто воссоздал меня. Но наша девочка должна их возненавидеть! Ее нужно провести такими лабиринтами, так смешать жизнь и смерть, чтобы она не смогла заметить, как ее любовь к Создателям превратилась в ненависть к ним! Ты это сможешь устроить, мой друг.
Императорское Око снова кивнул.
12
– А почему в нем дырки?
– спросила Агатами, разглядывая медведя Эдварда.
Уродские школьные платья были сняты, и девочки переоделись в домашнюю одежду. Агатами выделила Сэцуке свои брюки, которые были ей уже малы, и футболку, а сама натянула шорты и накинула просторную мужскую рубашку.
Розовая ткань из плотного хлопка приятно касалась кожи ног. Словно внутри брюк имелся какой-то источник тепла и согревал замерзшие колени. Рисунок черного ангела на футболке слегка побледнел от многочисленных стирок, но в целом Сэцуке себе понравилась - из зеркала на нее большими серыми глазами смотрела обычная домашняя девочка.
– Какие дырки?
– не поняла Сэцуке. Агатами бросила ей игрушку, и только сейчас Сэцуке увидела, что в груди и животе медведя имеются два неряшливых отверстия, откуда торчат клочки ваты.
– Не знаю... Раньше все было нормально... кажется... А вдруг сюда кто-то заходил без нас и специально испортил Эдварда?
– мысль была сколь объясняющей, столь и ужасной. Значит у нее появились такие недоброжелатели, которым ничего не стоило пробраться в запертую комнату и испортить единственную вещь Сэцуке, которая у нее осталась.
Глаза наполнились слезами, губы задрожали. Сэцуке бессильно опустилась на кровать и прижала игрушку к себе. Единственное, что у нее осталось не только от дома, но и вообще от той прошлой и теперь очень далекой Сэцуке, которая жила в каком-то волшебно беззаботном мире.
– Не будь дурой, - грубовато сказала Агатами.
– Сюда никто не мог войти. Разве что воспитатели. Но твой медведь им ни к чему. К тому же... Дай-ка своего Эдварда сюда.
Сэцуке с некоторым беспокойством смотрела, как Агатами ощупывала дыры своими длинными пальцами с аккуратно ухоженными ногтями. Агатами поймала взгляд девочки и усмехнулась: