Договор на одну ночь
Шрифт:
Глазами лупит молнии.
Молодец, правильно. Тебя нельзя трогать без разрешения.
Лена обводит взглядом стол, возвращается к моему лицу.
– Вам не понравилось то, что заказали?
– Почему? Понравилось.
«Тогда что ж вы не доели?» спросить не рискует.
Молчит.
– Кофе хочу заказать.
Кивает.
– А вам, кирие Петр? – Поворачивается к Петру и даже в лице меняется.
Аж… Обидно, что ли?
– И мне, Элена. Если можно.
– Вам всё можно, конечно.
Упархивает.
Петр
Я ставлю пятьдесят на пятьдесят, что кофе нам принесет не Лена. Сам себе проигрываю. Сам себя выигрываю.
Проходит минута с небольшим и она снова появляется с подносом.
В прошлый раз от кофе в джерке, по нашему – в ибрике, я отказался. Сегодня попробую.
Лена очень аккуратно начинает расставлять на столе маленькие медные ибрики, конфетницы и такие же чашки.
– А в эту пятницу концерта не будет? – Вопрос ей задает Петр. Поверх так и не погасшего румянца ложатся новые яркие пятна. Да че ж ты так волнуешься?
– Нет, кирие Петр. Концертов не будет месяц точно.
Петр присвистывает.
– Сезон же как раз. Почему?
Я подмечаю, как девичьи губы сжимаются. Покорность в ней как-то мирится с то и дело прорывающимся бунтом.
– Дядя Димитрий так решил, кирие Петр.
Она улыбается старосте. На меня снова не оглядывается. Прячет поднос за спиной, склоняет голову.
– Вкусного вам кофе, кирие Петр, кирие... Андрей. – Когда смотрит на меня, волнуется. Сложно в ответ не улыбнуться. Я стараюсь сдержаться.
По слишком аккуратному для нашей местности носу россыпью легки еле-заметные веснушки. Смуглая кожа идеально сочетается с миндалевидным разрезом глаз. Радужки – томно-медовые. Губы – искушающе пухлые.
С такими хочется ебаться и детей рожать.
Наверное.
– Спасибо, Лена, – немного склоняю голову. В ее очаровательной голове, уверен, изгаляюсь, удерживая так долго. В моей – любуюсь симптоматикой. – Жаль, что сегодня подача без спецэффектов.
Я просто шучу, но в ответ получаю обиженный-обиженный взгляд. Девчонка только не фыркает, а мысленно, мне кажется, всё же нахуй шлет.
– Ваши спецэффекты дорого всем стоят.
Развернувшись, уходит. А я тянусь за кофе.
Нихуя я в них не понимаю, конечно, но очень всё мне интересно.
Глава 8
Лена
Быстрым шагом ухожу прочь от злосчастного столика и клянусь себе не возвращаться в зал, пока Петр с Темировым в Кали Нихта.
В грудной клетке жжет и распирает. Мне столько хотелось сказать…
При участии этого мужчины в моей жизни значительно прибавилось унижений и проблем, а он шутит про спецэффекты.
Очень, блин, смешно.
Ужасный человек. Просто ужасный.
Я поняла это еще
Вспыльчивый. Самонадеянный. Амбициозный. Нетерпеливый. Жаждущий безоговорочной поддержки и бесконечной похвалы. И при этом… Изменщик. А она еще и готова его простить, вы представляете? Святая женщина.
Не знаю, что может уронить в моих глазах человека сильнее, чем склонность к предательству. Я этого никогда не понимала и не пойму.
Поверив каждому слову в той статье, посмотрела на мужчину другими глазами и поняла, что прислушиваться к нему было бы верхом глупости.
Вернувшись в Кали Нихта я планировала прекратить свой бунт, но делать это надо было раньше.
Надувшись из-за своей мнимой правоты и непонятно что кому доказывая, я забыла выключить огонь под кастрюлей с бульоном. Всё чуть не закончилось сожженой кухней и пожаром.
В последний раз по заднице я получала, ещё будучи подростком. Но этим утром дядя снова расчехлил ремень.
Я, как дурочка, стыдно бегала вдоль набережной, умоляя не бить. Он следом – требуя остановиться, иначе будет хуже.
В итоге было хуже. Поймал. Скрутил. Отходил так, что кожа до сих пор горит огнем. Но куда сильнее задета гордость.
Всё это – на глазах у местных, туристов, бесячего Георгиоса.
Обидно настолько, что хочется выть. Только сил продолжать корчить из себя оскорбленную невинность во мне уже нет. Я признала свою вину во всем. За все попросила себя простить. Приняла наказания.
Убедилась: нечего слушать заезжих изменщиков, которые ни черта не смыслят в нашей бытности, хоть и имеют греческие корни.
Жаль, что я не сделала этого сразу.
***
Обслуживать людей сегодня мне было особенно сложно. Понятно, что большинство обитателей и гостей Милфеи чхать хотели на разборки Димитрия Шамли с племянницей, но я себя чувствовала так, будто каждый сидящий в нашем кафе слышал, как я визжала и просила остановиться, а дядя перечислял мои грехи.
И, словно издеваясь, именно сегодня о себе напомнить нужно было злосчастному Темирову.
Он мне понравился, а теперь я его почти ненавижу.
К их столику подходить дядя мне строго-настрого запретил. А я и не стремилась. Разве что… К Петру.
Мне иногда так хочется попросить, чтобы он забрал меня к себе в Понтею. Я возьмусь за любую работу. Подпишусь на любые условия. Просто пересидеть бы под его защитой до августа, а потом уехать… И с концами.
Когда тетя Соня отправила меня в подсобку за мешочком специй – я пыталась отнекаться, но, учитывая настроение дяди, не слишком настойчиво. Понятия не имела, вспыхнет ли следующим таким же ярким пожаром малейшее мое непослушание.