Догра Магра
Шрифт:
Я не мог вымолвить ни слова в ответ.
— Ну так вот… Т., естественно, догадывалась, что ее жизнь находится в опасности, и много о том думала. Поэтому она и говорила сыну: «Если буду жива, когда ты окончишь университет, я все тебе расскажу». Как любящая мать, Т. всеми силами пыталась отвести проклятие от ребенка и ждала, когда он вырастет и будет способен все осознать. Вместе с тем Т. уповала на то, что у И. не возникнет соблазна искать свиток. Втайне она сама разыскивала М. Вероятно, Т. надеялась столкнуть соперников лбами, добиться от них признания и уничтожить документ. Она полагала, что это положит конец страшному
Смертельные враги в мире чувств и в мире науки, В. и М. соревновались друг с другом на протяжении двадцати лет, и им было суждено соперничать всю жизнь. А Т. и ее ребенку не посчастливилось оказаться в центре этого водоворота, закрученного проклятием академических демонов, последняя битва которых не оставила матери и сыну шанса на жизнь. Словно одержимые, соперники полировали клыки и когти, чтобы вонзить их в ходе эксперимента в И., сына одного из них, а потом с честью обнародовать результаты в научном мире и свалить всю вину за бесчеловечный опыт на другого. А жертва, ребенок… Да какая разница, чей это ребенок? Дело давнее… Для науки важно лишь то, что он из рода Курэ, остальное — вздор.
Меня охватила мучительная дрожь. Вцепившись руками в голову, я повалился на сукно. Каждое слово, произносимое ужасным голосом доктора Масаки, резало мои нервы, будто острый скальпель.
— Наконец дело приблизилось к развязке, которую М. предсказывал двадцать лет назад. Дьявольская, непреодолимая сила влекла его, заставляя бояться, дрожать, мучиться, сходить с ума, и он мечтал вернуться к страшному началу, которое одновременно являлось и концом… Выпускная работа М., «Сон эмбриона», которую он написал двадцать лет назад, какой-то невидимой, роковой силой будто бы возвращала его к тому, с чего все начиналось…
Мне хотелось подняться со стула и выбежать из кабинета, но нечто сверхъестественное словно вдавило меня в кресло, и я заколотился от страха, не в силах даже зажать уши руками.
Тем временем хриплый голос доктора Масаки продолжал:
— Первое препятствие на пути к эксперименту — а именно Т. — было устранено. Единственная свидетельница, способная указать на авторов страшного опыта, оказалась похоронена в лабиринте. Одна она знала, кто является отцом ее сына, и могла рассказать, какою тайной связаны И., В. и М. Но вскоре возникла вторая проблема или, вернее сказать, непременное условие: М. должен был занять кресло профессора кафедры психиатрии медицинского факультета Императорского университета Кюсю. Этого требовали соображения безопасности; так, улучив момент, он мог бы переложить вину за преступление на своего соперника и выйти сухим из воды.
Доктор Масаки, который все ходил туда-сюда, внезапно остановился. Теперь он стоял лицом к восточной стене, где висел портрет доктора Сайто и календарь с датой «19 октября 1926 года». Я знал это, хоть и лежал ничком на столе. Когда шаги доктора Масаки остановились, остановился и поток его слов. В кабинете воцарилась мертвая тишина. Мне даже вдруг показалось, что он куда-то исчез. Но, хоть иллюзия эта длилась недолго, с каждой секундой она пугала меня все сильнее.
И вот те страшные сомнения, которыми я терзался с самого утра, замелькали в моей голове. Я вцепился руками в волосы и, застыв от ужаса, ждал дальнейших слов доктора Масаки,
Тайна 19 октября…
Тайна странной гибели доктора Сайто, которого нашли в этот день…
Тайна продвижения по службе доктора Масаки, вызванная столь загадочной гибелью профессора Сайто…
Тайна роковой судьбы, которая заставила доктора Масаки покончить с собой каким-то магическим способом ровно год спустя…
Тайна психологического вмешательства доктора Вакабаяси, который сделал вид, что со дня самоубийства доктора Масаки прошел месяц…
И за всеми тайнами скрывается еще одна, главная: кто же это придумал? В. или М.?
Погруженный в гнетущее безмолвие, я ждал вердикта доктора Масаки, который должен был прозвучать как гром среди ясного неба. Но тут доктор Масаки зашагал по комнате и как ни в чем не бывало продолжил свои жуткие объяснения, опустив ту часть повествования, которая так меня пугала.
— Таким образом, заняв пост профессора Сайто, М. начал свой беспрецедентный эксперимент. И вот его результаты, прямо передо мной… Но пойми, В. и М. одинаково виноваты в случившемся. Нет фактов, которые доказывали бы обратное.
Я молчал.
— Наконец я решился. Заметая следы, я объяснил убийство в Ногате с точки зрения психической наследственности — эти материалы ты недавно прочел. Я написал научную статью, в которой наплел всякого про демонов и рокуро-куби, и таким образом полностью отвел от себя подозрения. Но… этот разговор должен остаться между нами… Надо забыть ненависть и подозрения… Ради науки, ради человечества! Что это, если не стремление к просветлению?.. Единственное, чего мы тогда хотели, — увидеть сумасшедшего Итиро Курэ…
В голосе доктора Масаки вдруг послышались сдавленные рыдания, и он приблизился ко мне, все так же лежавшему ничком на сукне… Судя по звуку, он уселся в кресло и положил пенсне на край стола. Кажется, он вынул из кармана платок и принялся вытирать слезы.
В этот момент дрожь, что охватила меня ранее, сошла вдруг на нет. Однако на смену ей пришло до сей поры незнакомое неприятное чувство, подстегиваемое слезами доктора Масаки. Оно, вопреки моей воле, медленно поднялось из глубин живота и распространилось по всему телу. Находясь в той же позе, теперь я был готов холодно заявить доктору Масаки: «Говорите что угодно, плачьте сколько угодно, ко мне это не имеет никакого отношения! Я выслушаю вас как посторонний человек, не более того».
В моем душевном состоянии случилась весьма странная перемена. Не понимая толком, что происходит, я лежал по-прежнему неподвижно, и погруженный в собственный монолог доктор Масаки вряд ли мог заподозрить какую-либо метаморфозу.
Он снова слегка откашлялся, будто настраивал голос… и заговорил крайне торжественным тоном, словно впечатывал каждое слово мне в память.
— Но есть еще один участник этих событий… Ты! Ты избран мною и доктором Вакабаяси, чтобы закончить наши труды. Нет… по совести, никто — ни я, ни он — не вправе обнародовать результаты этой работы. Для этой миссии избран судьбою ты! Ангел, посланный нам Небом. Невинный, чистый юноша, который еще ничего не знает… Да-да! Ровно так и никак иначе! Честно говоря, ни я, ни Вакабаяси не желаем лгать и представлять эту историю в искаженном виде. Было бы лучше, чтобы некое третье лицо опубликовало правду после нашей смерти. Это искреннее желание двух первоклассных ученых.