Догра Магра
Шрифт:
На следующий день была запланирована свадьба молодого господина и Моёко, так что мы два дня даже не ночевали дома, старались все подготовить. Волосы Моёко завязали в такасимаду [85] . В зеленом кимоно фурисодэ с красными тесемками она превосходила красотою даже свою прабабку Муцуми, об этом все судачили наперебой. А какого она была кроткого нрава! Точно как в колыбельной поется: «Личико и нрав — вот твои сокровища, а богатства прочие — дело жениха». А про молодого господина что уж и говорить… Ему хоть всего двадцать лет исполнилось, но по разуму и поведению не каждый тридцатилетний с ним сравнится! Что же касается наружности — тут вы сами видели — впору задуматься, не из знати ли он. Пары такой не было во всей Хакате… И денег на свадьбу бессчетно потратили, ведь молодой зять входил
85
Такасимада — «высокая симада», разновидность пучка. Обычно такасимаду носят на свадьбе.
Вчера наш господин сказал, что на соревновании пробудет недолго и вернется самое позднее к двум. Пробило три, но он так и не появился. Молодой господин никогда бы так не оплошал, и я забеспокоился, не случилось ли чего, но мне отвечали: наверное, соревнование началось с опозданием, потому и пришлось задержаться. Однако до сей поры он был очень обязательным, и я все-таки волновался, но дел было невпроворот, и это меня отвлекло.
Погода в тот день, скажу я вам, переменчивая была. Все небо вдруг потемнело, и ясный весенний день вдруг стал мрачным, словно вечер. Госпожа, которая должна была стать назавтра тещей молодого господина, тоже что-то заподозрила. Она подозвала меня и, вытирая мокрые руки, сказала: «Итиро уже взрослый, должен бы сам все понимать, а его до сих пор нет! Сходи-ка поищи его». Тогда я отложил починку бамбуковых пароварок, выкурил сигаретку, надел соломенные сандалии и отправился. На часах было уже четыре. По узкоколейке я доехал до Нисидзин-мати, вышел в Имагавабаси и заглянул к младшему брату (он держит лавку дешевых продуктов). Я спросил, не видал ли он нашего молодого господина, и тогда брат с женой рассказали: «Два часа назад проходил мимо — шел пешком куда-то на запад, на поезд не сел почему-то. Мы его впервые видели в студенческой форме. Все наглядеться не могли, даже на улицу вышли! Хорошим зятем будет».
Вы же знаете, что наш молодой господин дым паровозов на дух не переносит, он и в школу пешком по рисовым полям ходил аж из Мэйнохамы! Говорил, что, мол, полезно для здоровья. Но от Имагавабаси до Мэйнохамы где-то один ри [86] , чтоб добраться своими ногами, двух часов никак не надо.
Когда я отправился обратно, была уже половина пятого. Я шел вдоль национального шоссе и добрался до каменоломни, что находится на берегу моря неподалеку от Мэйнохамы. Там вырезают мягкий темный камень (его так и называют — песчаник из Мэйнохамы). Если поедете из Фукуоки или отсюда, обязательно увидите. Утесы на той каменоломне ну точно ширмы… И вот я заметил на их фоне фигурку в черной квадратной шапочке и студенческой форме.
86
Ри — мера длины, равная 3,9 км.
Зрение у меня хуже некуда, но все-таки я не ошибся. Уже был закат. Я подошел поближе и разглядел молодого господина. Он сидел на камнях и держал в руках какой-то свиток. Я полез по наваленным камням и, когда оказался прямо над молодым господином, вытянул шею и заглянул в этот длиннющий свиток. Но он был абсолютно пустой! Ни строчки! А молодой господин пристально вглядывался в него, будто бы что-то искал.
Признаться, слыхал я о проклятом свитке, который будто несет беду роду Курэ. Да вот уж не думал, что он взаправдашний! Честно говоря, со зрением у меня совсем беда, потому-то я тянулся, надеясь потихоньку разглядеть все как следует. Но сколько ни тер я свои глаза, как был свиток пустым, так и остался!
Чудеса, да и только! Решил я спросить у молодого господина, что же такое он разглядывает, и быстренько спустился по камням. Сделал крюк для приличия и встал прямо перед ним, да только он не заметил меня и повернулся к закату — видно, крепко о чем-то задумался, держа обеими руками раскрытый наполовину свиток. Я откашлялся и окликнул его: «Молодой господин!» Тот удивился, долго смотрел на меня, потом улыбнулся, будто наконец узнал, и сказал: «Здравствуй,
Я перестал понимать, что происходит, и возразил: «Но там же ничегошеньки нет!» Молодой барин слегка покраснел и с деланной усмешкой ответил: «Когда придет время, вы все поймете. Там очень занимательные истории и страшные иллюстрации. Мне сказали, я должен увидеть его перед свадьбой… Вы все поймете… Вы все поймете…»
С одной стороны, я не понял ничего, а с другой, как будто бы понял все. Голос молодого господина звучал необычно, и выглядел он рассеянным, поэтому я посчитал возможным спросить: «А кто же дал вам этот свиток?» Он пристально посмотрел на меня округлившимися глазами и несколько раз моргнул, будто пришел в себя. Запинаясь, словно думая в это время о чем-то, он со слезами на глазах ответил: «Это был знакомый моей покойной мамы… Мама втайне вручила свиток ему на хранение и велела отдать потом мне. Он сказал, что мы еще увидимся… и тогда он скажет, как его зовут… Но я знаю, кто это был! Однако больше не скажу ничего. Ни за что! И ты тоже никому ничего не говори. Хорошо? Пойдем, пойдем».
Молодой господин засуетился и поспешил по разбросанным камням. Шагал он так быстро и уверенно, будто в него вселился какой-то дух! Теперь-то я думаю, что это были первые признаки…
Когда молодой господин пришел домой, он сразу сказал хозяйке: «Вот и я… опоздал немного». Та спросила: «Ты встретил Сэнгоро?» И он ответил: «Да, в каменоломне, вот он идет», — указал на меня, а потом направился к новому дому.
Хозяйка, похоже, успокоилась. Она поблагодарила меня за хлопоты и не стала ни о чем расспрашивать. Затем она сделала знак Моёко. Та вытирала миски и застеснялась, что на нее все смотрят. Она поднялась с чугунным чайником в руках и пошла вслед за молодым господином к новому дому.
В тот день случилось еще кое-что странное… Я расстелил коврик в тени гардений, сунул в рот трубку и пошел чинить решетки бамбуковых кастрюль, ремонт которых пришлось прервать. Прямо передо мной был новый дом, и я видел, как молодой господин переодевается в кимоно, сидя у стола, а затем пьет чай, который принесла Моёко. О чем они говорили, я не слышал из-за стеклянной раздвижной двери, но молодой господин был необычайно бледен, а брови его дрожали. Я сначала предположил, что он злится, но пригляделся и понял, что дело в чем-то другом. А Моёко, наоборот, покраснела. Она складывала студенческую форму, смеялась и мотала головой. Странным мне все это показалось…
Молодой барин заметил ее смущение, побледнел еще пуще и вдруг подсел вплотную к пышущей здоровьем Моёко… Потом он указал на три амбара, которые можно было увидеть из дома, положил руку ей на плечо и несколько раз потряс. Моёко залилась румянцем, сжалась, подняла глаза и поглядела на амбары. Обрадовалась она или загрустила, я не понял. Кажется, Моёко слегка кивнула и, красная вплоть до воротничка, понурила голову, на которой красовалась симада. Как в пьесах новой школы…
Затем бледный молодой господин (он все это время смотрел на Моёко и держал руку на ее плече) зыркнул сквозь стеклянную дверь, оглянулся, посмотрел в сумеречное небо и неожиданно засмеялся, показав белоснежные зубы. А потом он облизнулся, высунув красный язык! От такого жуткого зрелища меня аж передернуло. Но я и помыслить не мог, что все это приведет к немыслимым ужасам! Может, это ученые люди так странно себя ведут… Вскоре я снова занялся делами и забыл обо всем. Вот…
Потом — наверное, примерно в час ночи — все заснули. Моёко с госпожой спали в глубине главного дома, а молодой господин, жених то есть, — в новом доме на полу, вместе со мной. Я был ему вроде как дядька. Конечно, я лег куда позже молодого господина. Ванну я принял уже после полуночи, потом запер дверь нового дома и уснул в смежной гостиной. Рано утром, еще до рассвета, я встал, значит, по нужде, прошел под тусклым светом из стеклянных дверей по веранде мимо комнаты молодого господина и увидел, что сёдзи открыта. Я заглянул в комнату, молодого господина в постели не было! Стеклянная дверь тоже оказалась распахнута.