Доктор Ахтин
Шрифт:
— Господи, — качаю я головой, — жаль, конечно, хороший был мужик, правильный.
— О чём вы с ним говорили вечером пятнадцатого августа? — задала свой первый вопрос Мария Давидовна.
Я, повернувшись к ней, говорю:
— Он жаловался, что ему скучно на пенсии и что он зря год назад испугался убийцы и ушел из органов. Мне даже показалось, что что-то знает и хочет с кем-то поквитаться.
— А вот с этого момента поподробнее? — снова взял инициативу в свои руки Вилентьев.
Я постарался точно вспомнить, что говорил Семенов, и пересказал наш разговор,
Вилентьев переглянулся с Марией Давидовной и снова повернулся ко мне.
— Так и сказал — Парашистай?
— Да, — киваю я.
— А вы, Михаил Борисович, знаете, что обозначает это слово?
Пожав плечами, я мотаю головой:
— Нет.
— И даже не поинтересовались у Семенова, что обозначает это слово?
— Да, как-то неловко было, — я улыбаюсь, — у меня вроде как высшее образование, вдруг это что-то простое означает, тогда мне бы стыдно было за свою некомпетентность.
Вилентьев вздыхает и протягивает руку:
— Давайте ваш пропуск.
Подписав его, он говорит:
— Идите, Михаил Борисович.
Я иду к двери и перед тем, как выйти, уже стоя на пороге, поворачиваюсь и демонстративно смотрю на часы, висящие над столом следователя. Стрелки застыли на пятнадцати минут четвертого.
28
— Ну, и что вы думайте? — спросил Иван Викторович, когда дверь за доктором Ахтиным закрылась.
Мария Давидовна, пребывая в некоторой задумчивости, смотрела в одну точку и не сразу поняла, что Вилентьев обращается к ней.
— Что вы сказали?
— Я говорю, что вы думайте об этом докторе? — вздохнул мужчина.
— Как я и говорила, он не может быть Парашистаем, — спокойно сказала Мария Давидовна.
— Почему?
— Он не шизофреник, — коротко ответила женщина. Затем, помолчав, добавила:
— Он так же нормален, как мы с вами, а то, что он одинок и замкнут в себе, так это жизнь у него так сложилась.
— Я, тем не менее, проверю все, что он нам рассказал.
Мария Давидовна кивнула и, встав со стула, сказала:
— Я пойду, Иван Викторович.
— Да, конечно, — задумчиво почесывая затылок, сказал Вилентьев.
Когда она вышла из здания, то увидела доктора, который стоял на дороге у парковки.
Мария Давидовна, подойдя к нему, вытащила из сумочки пачку сигарет и закурила.
— У меня огромная проблема, Михаил Борисович, — сказала она.
Он кивнул и, глядя на проезжающие автомобили, сказал:
— Я знаю вашу проблему.
— Я, Михаил Борисович, реалистка, поэтому хочу знать, как вы это узнали? Я сама увидела это случайно, а вот как вы это сделали, я просто не могу представить?
Она смотрела на него, ожидая, что он повернет к ней голову, и она сможет увидеть его глаза. Но он, по-прежнему, созерцал дорогу, словно там было что-то интересное, хотя там все было как обычно.
— Михаил Борисович? — напомнила она о себе.
— Зачем вам это? Может, лучше чего-то не знать,
— На все есть причина, Михаил Борисович. Я не верю, что такое бывает, когда человек может сделать, то что, в принципе, невозможно.
— Я — Бог. Как вам, Мария Давидовна, такое объяснение?
Она смотрела на серьезный профиль собеседника, и ей хотелось закричать от бессилия. В этом мире мужчин она в очередной раз видела, что её не воспринимают так, как бы она хотела. И она бы закричала, высказав этому бесчувственному мужлану все, что думает о нем, но — доктор, наконец-то, повернул к ней лицо, и она увидела его глаза. И рот сам собой закрылся, а крик умер внутри.
Обреченность вечно несущего тяжкую ношу.
Почти физическая боль от бытия.
Горечь знания своей участи.
И смерть, что всегда рядом.
Она увидела в его глазах столько, что в этот жаркий день ей стало холодно. Поежившись, она тихо сказала:
— Что мне делать?
— Ждать, — сказал он, — я приду.
Мария Давидовна смотрела на спину уходящего человека. Она теперь наверняка знала, с кем говорила, с каким человеком только что общалась, и будет еще общаться в ближайшие дни. Это сильно пугало, и она знала, что никогда не сделает шаг назад. Что бы ни случилось, она не может отступить, потому что позади пропасть, из которой нет возврата.
Даже, если она не сможет поверить в то, что Михаил Борисович — Бог, главное, чтобы он избавил её от смертельной болезни, как он это сделал для Оксаны.
Отвернувшись от уходящего человека, она медленно пошла домой.
Ждать.
29
Я в комнате, которую купил полгода назад. Рабочее общежитие на одной из окраин города. Деревянные полы, потрескавшиеся и облупившиеся стены, кухня и туалет в конце коридора. Когда покупал эту жилплощадь, я думал, что это будет мой запасной аэродром. Я и сейчас так думаю, но за все эти полгода я здесь всего два раза, считая и эту ночь.
Странный день. Вроде бы, я должен испугаться — следствие ходит рядом со мной, женщина-психиатр уже догадывается о моей роли в этих убийствах, малейшая ошибка с моей стороны и все закончится. Вроде бы, я открылся Марии Давидовне и сделал это сознательно, но — не факт, что она смогла понять и поверить. Хотя, конечно же, она поняла и поверила.
Я сажусь за стол и, вытянув лист бумаги из стопки, рисую себя. Таким, каким вижу в данный момент.
В глазах странное спокойствие, словно я иду над краем пропасти и ничуть не волнуюсь из-за того, что могу в любую секунду сорваться вниз, туда, где бездонная пропасть. На лице умиротворение, будто я сделал все возможное и невозможное для достижения своей безумной цели, и впереди больше ничего нет. На губах легкая улыбка, которая говорит о том, что я радуюсь происходящим вокруг меня странным событиям. Явная готовность повернуть голову, словно я хочу обернуться и посмотреть назад, в тот день, когда я скрыл на долгие годы Богиню от человеческих глаз.