Доктор Данилов в тюремной больнице

Шляхов Андрей Левонович

— Да. Кардинальное отличие в том, что нас не достают родственники, и еще в том, что кроме общего бюрократического маразма у нас есть специфический, ведомственный.

— Родственники так важны? — удивленно вскинул брови Полянский.

— Игорь, ты — диетолог, — напомнил Данилов. — Тебя незачем доставать родственникам. К тебе никогда не ломилась в реанимацию возбужденная толпа, размахивающая какими-то удостоверениями, козыряющая высокими связями и угрожающая тебе ужасными последствиями в случае чего. Тебе не приходилось на вызове чуть ли не пинками выгонять родственников из комнаты, чтобы они не мешали заняться больным…

Ты выбрал правильную и спокойную специальность. Недаром моя мама всегда говорила, что ты умница, ставя тебя мне в пример. Хотя, конечно, надо быть объективным…

Полянский тут же нахмурился, но, как оказалось, Данилов уже говорил не о нем.

— …беспокойство родственников и их попытки вмешательства в процесс лечения имеют под собой определенную почву. Подчас их вмешательство помогает пациенту выжить…

— Был у нас в институте аспирант из Махачкалы, — вспомнил Полянский, — так он сказал: «У нас к больным относятся хорошо, совсем не так, как в Москве, потому что за каждым больным стоят его родные».

— Правильно он говорил. Что же касается маразма, то вот пример. Согласно правилам внутреннего распорядка, касающимся проверки наличия осужденных, от построения на проверку освобождаются те, которые отдыхают после работы или заняты на работах, которые невозможно оставить, инвалиды первой или второй группы, те, кому назначен постельный режим. Их проверка проводится по месту пребывания.

— Это логично.

— Да, но осужденному, находящемуся на лечении в стационаре, могут быть назначены три вида режима — постельный, полупостельный или общий. Грубо говоря, постельный режим назначается больным в тяжелом состоянии, полупостельный — при средней тяжести, общий — тем, чье состояние не требует ограничения двигательной активности. Улавливаешь?

— Нет.

— Не все, кто лежит в стационаре, освобождаются от общих проверок, а только те, у кого постельный режим. Доброй половине стационарных больных надо бегать на улицу на построения. Не маразм? Почему не проверять всех госпитализированных на месте? Тем более что с насморком или с обострением хронического гастрита у нас на койку не кладут, для этого надо серьезно заболеть.

— Маразм, — согласился Полянский.

— Это только одна сторона. Другая касается врачей, которым надо своевременно переводить пациентов с постельного режима на полупостельный. Я, например, считаю, что лишние двое суток постельного режима пойдут пациентам только на пользу, а вот моя начальница считает, что подобные послабления способны развалить дисциплину в колонии. При пневмонии, как только спадет температура, пациента положено переводить на полупостельный режим. Он сходит на пару построений и снова выдает температуру… Вот кто все это придумал, а?

— А ты упрись и держи всех на постельном режиме до выписки! — посоветовал Полянский.

— У меня есть начальница, майор Бакланова, которая вправе менять режимы, как ей вздумается, не согласовывая это со мной. И не только режимы, но и лечение со сроками пребывания. Вот тебе еще одно отличие: если в вольных больницах больных принято обсуждать, то у нас отдаются распоряжения.

— Твоя начальница — гений диагностики? — усмехнулся Полянский. — Доктор Хаус в юбке и при погонах?

— Скорее, она гений предусмотрительности. Стационар у нас маленький, реанимации нет, поэтому всех мало-мальски непонятных или реально тяжелых мы

отправляем в областную больницу. Не в обычную, а в ведомственную тюремную. Там их лечат и, в случае успеха, возвращают нам. Моя начальница работает по стандартной схеме: выставляй мало-мальски подходящий диагноз и отправляй, пусть там разбираются и лечат.

— По ней же работает большинство поликлиник, — рассмеялся Полянский.

— Давай закругляться, — Данилову захотелось на улицу. — Погода хорошая, можно пройтись, подышать свежим…

— Выхлопом! — вставил Полянский.

— А мы по бульвару, там их нет.

На бульваре оказалось много свободных скамеек, причем большинство из них стояло в тени, поэтому прогулка превратилась в посиделки на свежем воздухе.

— Хорошо! — выдохнул Полянский, закатывая глаза. — Люблю лето… Слушай, Вова, как твоя работа в профессиональном плане, не угнетает? Деградировать не боишься при таком раскладе?

— Все начинается с послаблений самому себе, — убежденно ответил Данилов. — Как впал в пофигизм, считай все, деградировал. Был профессионал — и нет его, весь закончился. А я стараюсь напрягать мозги по полной, так даже интереснее получается. Поставить правильный диагноз при минимуме обследования (у нас же кроме рентгена, кардиографа и функционально ограниченной лаборатории ничего нет), пролечить, имея на руках минимум препаратов, добиться своего. А если отпихивать все от себя, как делает любимая начальница, тогда, конечно, деградируешь, опустишься до классического участкового врача из анекдотов, который не смертельное не лечит, потому что незачем, смертельное — потому что бесполезно.

— А прозвище тебе уже дали какое-нибудь? Там же у каждого они есть…

— Далеко не у всех, тем более у сотрудников. Может, и прозвали как-то, но я пока об этом не знаю.

— Терминатор — хорошее прозвище, — улыбнулся Полянский. — Или Рэмбо…

— Это уже позавчерашний день, — улыбнулся в ответ Данилов. — Нынче другие герои. Джек-Воробей, Человек-Паук, Гарри Поттер…

— Но Терминатор был круче!

— Круче всех были Чапаев и Штирлиц, потому что про них сочинили уйму анекдотов. А вспомни хотя бы один про Рэмбо или Человека-Паука.

— Про Гарри Поттера есть! Точно!

— Столько же, сколько про Чапаева? — усомнился Данилов.

— Нет, явно меньше.

— То-то же. Куда там Гарри Поттеру до Чапаева! Махать волшебной палочкой, сидя на метле, совсем не то, что шашкой, сидя на коне…

Нет ничего лучше, чем сидеть в хорошую погоду в тени, безмятежно созерцать жизнь и нести всякую чепуху. Данилов давно заметил, что с годами он становится все задумчивей, оттого несерьезные мгновения приобрели для него особую ценность. Иногда так хочется расслабиться, нести чепуху и ни о чем не думать…

Когда-то, в студенческую пору, ощущение беззаботной легкости бытия приходило сразу же с окончанием занятий. Ну, разве что в ненастную погоду оно слегка задерживалось — до приезда домой или же до загрузки в какое-нибудь недорогое кафе. Данилов подумал о том, что первым стареет не тело, а душа. Притупляются впечатления, приедается все вокруг, перестает радовать. А зря, ведь чем дольше мы живем, тем меньше нам остается. Наоборот, по уму, следует радоваться бытию все больше и острее.

— Игорь, а когда ты в последний раз катался на чертовом колесе? — Вопрос не на шутку озадачил Полянского.