Доктор Есениус
Шрифт:
Верховный канцлер с удовлетворением смотрит на членов военного совета и послов. Члены совета презрительно усмехаются, хотя никто не решается высказаться вслух. Ведь, если на весы положить их собственные пожертвования, они вряд ли перевесят перья цапли, о которых жители Праги сложили уже шутливую песенку.
Наконец высказался Эразм Чернембл.
— Не выплаченные наемникам деньги превышают уже два с половиной миллиона золотых. Если к ним мы прибавим требования Бетлена, то это составит почти три миллиона золотых. Такую сумму мы едва ли соберем
Лицо верховного канцлера все более и более вытягивалось при словах Чернембла. Он переглянулся с паном из Бебисдорфа. «Если ему охота копаться в сундуке, пусть-ка покопается прежде в своем, а наши оставит в покое!» Пан из Роупова посмотрел на графа Турна, стараясь прочесть и в его взгляде одобрение. Но граф Турн сделал вид, что не замечает вопросительного взгляда канцлера. Он прекрасно знал, что происходит в армии сословий, и условия, в которых находился деревенский люд. Он знал, что Чернембл прав, и, хотя это горькая правда, ее придется принять как лекарство.
— Пан Чернембл сказал нам только о своем несогласии с тем, что было предложено. Но этого недостаточно. Что же предложит нам он сам?
Чернембл, точно ожидая этого приглашения, без колебаний высказал свои мысли. Ясно, он об этом подумывал и прежде.
— Раньше чем налагать новые подати, необходимо взыскать старые долги. И не считаться ни с какими отговорками и отсрочками, но требовать с каждого все сполна. Чтобы иметь возможность поступать столь строго, каждый сборщик должен быть уверен, что налог взимается справедливо.
— На это есть главный сборщик налогов; военный совет не может этим заниматься, — возразил верховный канцлер.
— Я и не настаиваю, чтобы этим занимался военный совет, — спокойно возразил Чернембл, — я только обращаю ваше внимание на то, что не всегда выполняется. Не раз случалось, что с тех, кто налог заплатил, сборщики взимают дважды, трижды, хотя многие господа не платили еще ни разу.
— Это отдельные недосмотры, — небрежно заметил верховный канцлер, как будто речь шла о мелочи.
— Нужно все это выяснить, — приказал король и посмотрел на Чернембла. — У вас еще какие-нибудь планы?
— Да, — ответил Чернембл, повышая голос. — Это вопрос о непомерно высокой оплате службы ряда старших офицеров.
Генерал Гофкирх и полковник Старгемберг беспокойно заерзали. Генерал недовольно откашлялся и обиженно проговорил голосом, напоминающим рычание медведя:
— От командира зависит боеспособность армии. Именно потому мы все силы должны приложить к тому, чтобы командиры были довольны.
Граф Турн счел должным вмешаться в этот все обостряющийся обмен мнениями:
— Я
— Я просил вначале выяснить вопрос с оплатой высших чинов — раздраженно сказал Чернембл, опасаясь, что при подробном разговоре об армии забудут о его плане.
Начали обсуждать оплату высших чинов, причем выяснилось, что жалованье некоторых генералов равно жалованью целого полка наемников. И, когда командиры получают какие-то суммы на оплату наемникам, они сперва возмещают недостатки собственного жалованья и только остаток делят между солдатами. Неудивительно, что недовольство среди солдат растет, многие полки открыто взбунтовались. Сам главнокомандующий сословного войска Маннсфельд, если бы ему не удалось смирить бунтующих солдат несколькими сотнями золотых, выданных из его личных денег в счет будущего жалованья, поплатился бы головой.
Командиры требуют жалованья на полный состав войска. При вербовке, как известно, каждый командир сообщает количество солдат, находящихся у него под началом, и берет деньги в расчете на это количество наемников. Но в боях состав армии уменьшается, новой вербовки не объявили, а жалованье выплачивают на полный состав войска и на тех, которые давно погибли. По рапортам о выплаченном жалованье против императора сражается гигантская армия сословий, а в действительности нет и половины.
Король уже несколько раз смотрел на часы, потому что час выезда на охоту приближался.
Чернембл, заметив нетерпение короля, постарался покончить со своими расчетами.
— Как я уже сказал, нельзя возлагать на крестьян большие подати. Но я знаю чудесное лекарство, которое способно воодушевить крепостных так, чтобы они отдали за наше дело добровольно все, что они еще способны дать.
— Слушаем, слушаем! — зашумело собрание (тогда им не пришлось бы так глубоко залезать в собственные карманы).
— Дайте крепостным свободу! — произнес Чернембл, повысив голос, и каждое его слово падало на головы присутствующих, как удар молота. — Тогда у них будет за что воевать.
Что тут началось! Будто разворошили осиное гнездо. Разочарование, огорчение, гнев — все было в голосах господ, собравшихся в королевском покое. Никто и слышать не хотел о таких вещах. Нет, такой ценой они не желали добровольной помощи народа. А кто же будет отрабатывать барщину? Неужели потом платить за работу собственным крестьянам? Неслыханно! Нет, невыгодна такая торговля! Война может через короткое время кончиться, и она кончится победой Чешского королевства — зачем же дорогой ценой покупать то, что и так можно получить? Зачем приносить такие жертвы? Победа над императором может в таком случае стать Пирровой победой. Нет, нет, никакого союза с народом, иначе мы больше потеряем, чем приобретем.