Доктор Есениус
Шрифт:
Император вздохнул. Где же прекрасные мечты о мести, которыми он только что упивался?
Его положение таково, что просить придется ему. Рудольфу просить Матиаша, чтобы тот принял королевскую корону! Чтобы он удостоил принять большую половину страны, а ему, императору, оставил меньшую! Какое унижение, какой позор!
Нет, он не мог согласиться с планом канцлера.
— Мы пошлем к эрцгерцогу кардинала Дитрихштейна, чтобы выговорить наивыгоднейшие условия… — Император замолчал. О, только бы не принимать сейчас окончательного решения! Отдалить
— Без этого от эрцгерцога ничего не добьешься, — сказал канцлер.
— Постараемся не говорить о наследовании, — снова повторил император. — Если эрцгерцог не согласится, мы предложим ему и наследование.
Лобковиц до этой минуты изо всех сил старался быть терпеливым. Но, когда он увидел, что императора не убедишь, он решился говорить открыто. Он очень учтиво попросил императора не закрывать глаза на правду и избегать последствий собственных ошибок.
И Лобковиц начал перечислять эти ошибки, допущенные императором в течение многих лет. Это была долгая речь. Император чувствовал себя так, как будто ему на голову лили расплавленный свинец. Но у него не было сил прервать канцлера и заставить его вспомнить о почтении к своему государю.
Он слушал, опустив голову, и, возможно, именно теперь увидел многое в настоящем свете.
Когда верховный канцлер кончил, император кивнул. Голова его все больше и больше опускалась на грудь. Казалось, он согнулся под тяжестью этих упреков.
Наконец Рудольф поднял голову и проговорил с тоской:
— Ну хорошо, предложите ему наследование. А теперь оставьте нас одних. Мы слишком устали от этого разговора.
Долго сидел так император в высоком кресле, подперев голову.
Через некоторое время в комнату проскользнул камердинер и спросил с поклоном, не нужно ли чего его императорской милости.
— Нет, ничего, не мешай нам думать… Или подожди! Проводи нас в Испанский зал.
Камердинер, привыкший к императорским причудам, не удивился этому приказу. Он подал императору трость с набалдашником из слоновой кости, набросил ему на плечи плащ и проводил в Испанский зал.
— Жди нас здесь и никого не впускай.
До позднего вечера ждал камердинер у дверей Испанского зала.
Император сидел перед мраморным Илионом и снова, как уже много раз до этого, наслаждался его красотой. Часы и часы он мог неподвижно сидеть и смотреть на любимую статую, которая сияла белизной мрамора, как будто от нее исходил свет.
Благотворное чувство полного покоя, которое всегда посещало его при созерцании этого изваяния, сегодня было особенным, до сих пор не изведанным. Глубокая печаль легла на нахмуренное лицо императора. Здесь ему не нужно было притворяться, скрывать свои чувства. Возможно, каменный герой понимал его тяжелые душевные муки лучше, чем люди, которые принуждали его делать столь мерзкие вещи. Лучшие минуты в жизни он провел здесь, в немом разговоре с Илионом.
Наконец император встал, приблизился к изваянию,
— Благодарю тебя, Илион, благодарю тебя за всю эту красоту!
Потом он еще раз обвел взглядом свои сокровища, грустно усмехнулся и вышел.
Ночью император во второй раз пытался лишить себя жизни. С обнаженной грудью он бросился на оленьи рога, висевшие низко на стене. Но сердце не задел, а причинил себе лишь легкое ранение.
И ненавидимый всеми, вызывающий жалость император должен был и дальше нести бремя своей странной судьбы.
ГРАМОТА ЕГО ВЕЛИЧЕСТВА РУДОЛЬФА II
Потом события грянули, как вода в половодье. Все хитрости и обещания Рудольфа не помешали Матиашу продолжать поход на Прагу. По Либеньскому миру императору пришлось уступить своему брату Венгрию, Австрию и Моравию. Себе он оставил лишь Чехию, Силезию и Лужицы. Одновременно Рудольф признал Матиаша своим наследником, наследником чешской короны.
Но обещание, которое он дал чешским общинам за их помощь против Матиаша, нужно было выполнять. А речь шла об обеспечении свободы вероисповеданий.
Правда, император не спешил и оттягивал свое решение почти год, но, когда религиозные общины решили обратиться к последнему средству — с оружием в руках защищать свою веру. И когда они избрали из своих рядов тридцать дефензоров и начали собирать войско, Рудольф понял, что дальше откладывать невозможно.
Итак, 10 июля 1609 года император подписал грамоту, известную под именем «Грамота его величества Рудольфа II», которая обещала спокойную религиозную жизнь в Чехии на долгие времена. Конечно, если император и его советники будут руководствоваться ею.
Вечером 10 июля в масхаузе Карловой коллегии состоялось великое празднество. Профессорам было что праздновать. Университет, согласно грамоте, входил в ведение дефензоров, защитников протестантской веры. Только они имели право приглашать и отпускать профессоров.
Ректор Бахачек пригласил на конвивиум кое-кого из тридцати дефензоров. Пришли трое: Вацлав Будовец, граф Иоахим Ондрей Шлик и Богуслав из Михаловиц. Пришли и друзья университета, доктора Залужанский и Есениус.
Есениусу было известно, что главная заслуга в получении грамоты принадлежит Будовцу.
Профессоров интересовали все подробности, связанные с грамотой.
— Будет ли грамота иметь силу, если верховный канцлер отказался подписать ее? — опасался Залужанский.
Шлик беззаботно махнул рукой.
— Вместо верховного канцлера ее подписал Адам из Штернберка, пражский надворный советник, которого на это уполномочил император, — объяснил граф. — Самая важная подпись — это подпись его императорской милости. А если бы Лобковиц попытался забыть об этом, у нас есть средства напомнить ему.