Доктор Есениус

Зубек Людо

С такими чувствами расходились пражане после того, как небесный суд осудил Ценодоксуса на вечные муки.

И Есениус какое-то время тоже был под впечатлением представления. Он освободился от него только на улице, когда его лица коснулось свежее дыхание Влтавы.

Зрители расходились по домам. Дворян ожидали кареты либо носилки. Горожане шли домой пешком.

Есениус с женой возвращались в карете вице-канцлера. Было уже совсем темно, небосвод усеяли мерцающие звезды.

— Ну, что вы скажете? — спросил Михаловиц Есениуса, когда

карета тронулась.

— Надо признать, что все устроено со знанием дела, — ответил Есениус. — Теперь я понимаю, для чего они пригласили нас.

Михаловиц кивнул и проговорил:

— Если они предполагают, что тем самым подорвут нашу веру, они ошибаются.

Есениус сначала не отзывался. Он думал.

— Нашим студентам тоже нужно представить пьесу, — сказал он наконец. — Нам надо предложить это Бахачеку. Кампанус охотно написал бы что-нибудь подходящее.

— Что ж, я согласен, что в этом случае театр не цель, а средство. Оружие в борьбе, — согласился Михаловиц.

— Считать это вызовом на поединок? — живо спросил Есениус.

— Да. Если противник вызывает нас, мы можем только принять вызов.

КРОВАВАЯ МАСЛЕНИЦА

Январь года 1611 начинался в Праге невесело.

Из южной Чехии приходили беспокойные известия: эрцгерцог Леопольд, племянник императора, с войском княжества Пассау вторгся в страну.

Это было невероятное известие. Неприятельское войско — на земле королевства!

— Неужели это возможно? — спрашивали люди. — Ведь война не была объявлена! Почему император не выставляет войска для обороны и почему не приказывает прогнать захватчиков?

Опасения жителей главного города королевства увеличивались: войско княжества Пассау, не встречая на своем пути никаких преград, неумолимо приближалось к Праге. И никто не собирался оказывать ему сопротивление.

Теперь стало ясно, что войско наступает с молчаливого согласия императора.

Чешские общины быстро организовали военное ополчение для зашиты Праги от неприятеля. Счастье, что Турн, Будовец, Шлик и другие директора заранее узнали о подготовляемом нашествии.

Теперь, когда вражеское войско двигалось по чешской земле, они смогли быстро организовать оборону столицы.

Это была невеселая масленица. Сообщения о приближающейся пассауской армии сеяли тревогу. Никто не знал, что ждет его завтра.

В такое тревожное время люди особенно нуждались в дружеском слове, утешении и поддержке.

Залужанские пригласили Есениуса с женой отпраздновать вместе с ними конец масленицы. Пришли и Кеплер с Барборов доктор Борбониус и некоторые профессора.

Но, хотя ужин был отличный и вино превосходное, настроение не поднималось.

Неудивительно, что главной темой разговора было вторжение пассауского войска,

которое расположилось уже на Белой Горе, возле самой Праги.

— Какую цель преследует император этим опасным предприятием? — спросил Кеплер, который в иное время почти не интересовался, политикой, заботясь больше о небесных светилах, чем о том, что происходит вокруг него.

— Это-то ясно, — ответил Залужанский. — Император пожалел, что издал грамоту и пошел на уступки своему брату Матиашу. Вот он и призвал своего племянника Леопольда для того, чтобы тот укротил чешские общины. И это лишь первый шаг. Если он удастся, император откажется от грамоты, нападет на Матиаша и возьмет назад все свои обещания. Вот в чем штука.

— Неплохо придумано, — сказал Бахачек, вытирая жирные от утки пальцы краем скатерти, — если только все не обернется против него.

— Неужели вы желаете, чтобы этот постыдный план ему удался? — возмутился Бенедикти.

— Охота вам спорить о бесчестной игре императора! — заметил Залужанский. — Есть о чем говорить!

— У нас у всех одна и та же мысль, что император пренебрег своими обещаниями, — высказался за всех Бенедикти. — Если он не распустит пассауское войско, мы будем вынуждены изгнать его собственными силами.

Так открыто не говорил еще никто из них. Поэтому слова профессора всех взволновали. Бенедикти избавил их от тяжкого бремени: он назвал вещи их собственными именами.

— Да, мы выгоним их! — с одушевлением воскликнул Бахачек. — Мы выступим против императора! Думаю, что теперь даже общины не будут долго размышлять, с кем идти: с императором или с Матиашем. Теперь все не так, как три года назад. Сейчас мы все стоим за Матиаша.

И, хотя ни один из присутствующих не мог представить Бахачека в роли бойца, с мечом или мушкетом в руках, его воодушевление увлекло всех.

Кроме Кеплера и Есениуса.

Кеплер тихо улыбался, не поддаваясь общему волнению. Он был далек от мирской суеты и не собирался участвовать в этой большой государственной игре.

Есениус припомнил слова вице-канцлера Михаловица о надвигающейся войне. Он не думал, что война нагрянет так скоро.

Весь этот разговор был ему не по душе, словно он изменил присяге, данной императору, или совершил преступление…

И еще неприятней стало, когда Бахачек при всех обратился к ним:

— А за кем пойдете вы, Есениус и Кеплер?

Есениус ответил за обоих:

— Наше положение, Кеплера и мое, отличается от вашего. Что касается меня, я никогда не таил своего сочувствия к чешским общинам. Но обстановка слишком сложна, и нужно время на размышление. Прошу, дайте нам подумать… Не поймите меня превратно… не прогневайтесь… Но я не могу сжечь за собою все мосты… Выскажитесь и вы, Иоганн.

Кеплер сощурил близорукие глаза, как будто бы смотрел на чересчур яркий свет, и сказал добродушно:

— Меня не занимают государственные дела, в политику я не вмешиваюсь.