Дольчино
Шрифт:
— Надо признать, канальи бьют без промаха, — вмешался Симоне Колоббьяно. — У Лысой Стены мы нередко находили часовых со стрелой в глазу, в Моллиа чёртовы бабы перебили весь гарнизон.
— Хорошие стрелки имеются и у нас, — неторопливо свёртывая свиток, произнёс Райнерий. — Недаром я не поскупился на генуэзцев. Восемьсот арбалетчиков, не считая лучников. Эти молодцы славятся своим искусством.
— Как бы то ни было, откладывать поход больше нельзя, — сказал Томазо. — Пока гибеллины не вернулись в город, необходимо разделаться с тряпичниками.
— Мы выступим после того, как получим известия из Бьелла, —
— Оберто Маркизио уже прислал гонца. Бьельское ополчение и рыцари из Ивреа готовы, — ответил капитано дель пополо. — Миланцы могут подойти позже. Дела и на их долю хватит. Прежде чем начнём штурм, придётся навести порядок в округе. Многие деревни и чернь в Триверо ещё открыто поддерживают Дольчино.
— Главное, сразу дать понять этим скотам, что церемониться мы не собираемся, — сухо заметил епископ. — Если урок в верховьях Сезии не пошёл впрок, надо повторить его.
— В вопросах укрепления морали мы целиком полагаемся на ваше преосвященство, — улыбнулся Пьетро. — Ведь воспитание паствы — первейший долг священника.
— Опять мудрёные слова! — скривил губы Симоне Колоббьяно. — В дворянских и купеческих домах только и слышишь: «нравственность», «мораль». Может быть, вы объясните мне их значение?
— То, как ты добиваешься нужной цели, и есть мораль, — уверенно заявил Джакомо. — У каждого сословия своя мораль. У дворян одна, у купцов другая, у мужиков третья.
— Точнее, это политика или, во всяком случае, ширма для неё, — с усмешкой добавил Пьетро.
— Когда-то меня тоже учили грамматике, — подхватил Томазо. — Кажется, «нравственность» происходит от слова «норов». Например, мой арабский скакун не терпит шпор. Едва ими звякнешь, так и норовит сбросить.
— Браво, Томазо! И Сократ не дал бы лучшего определения, — захохотал Пьетро. — Не зря над тобой столько лет бились учёные мужи.
— Напрасно ищете объяснения тому, что объяснено давно, — поднимаясь со своего места, серьёзно произнёс Райнерий. — Мораль и нравственность даны нам творцом. Даны, чтобы не сбиться с пути, по которому господь ведёт нас. И только божья церковь может правильно толковать значение этих слов. Но поговорим о них за обедом.
Он распахнул дверь в соседнюю залу, где был уже накрыт стол на пять персон. Все прошли в небольшую круглую комнату, убранную в восточном вкусе и служившую для неофициальных аудиенций. Мягкие персидские ковры на полу и по стенам, хорошо пропускающие свет лёгкие занавески сообщали маленькой гостиной уют.
В отличие от большого парадного салона с тяжёлыми парчовыми портьерами, колоннами и позолотой, здесь всё располагало к интимности и свидетельствовало о вкусе хозяина. Даже белоснежное мраморное распятие в нише и искусно расписанный на библейские темы потолок пробуждали не столько помыслы о неге в царстве небесном, сколько интерес к утончённым земным усладам.
Экономка лет сорока, с томным нарумяненным лицом и хорошо сохранившейся фигурой, деловито распоряжалась слугами. Подчёркнуто строгое, почти монашеское одеяние очень шло к её тонким, чувственным чертам. Неторопливые, плавные движения, уверенные
— Препочтенная дева, ей-богу! Оказывается, наш кузен разбирается не только в святых догмах, — шепнул брату Джакомо.
Епископ подошёл к своему креслу и пригласил всех к трапезе. Присутствующие, утомлённые переговорами, радостно направились к столу.
Покинутая цитадель
— Портула [43] захвачена! Мне едва удалось вывести людей. Вот что спасло. — Маргарита протянула стрелу с привязанным к ней куском бересты.
— «Солдаты в глубокой балке», — прочёл нацарапанные на коре слова Дольчино.
— Если бы Федерико не предупредил, мы бы погибли.
— Но как из десяти дорог они выбрали для засады именно эту?
— Похоже на предательство.
— Хорошо, я подумаю. Что ты узнала о крестоносцах?
43
Портула — деревня недалеко от горы Цебелло.
— Армией командует Джакомо, младший из верчельских консулов. Он привёл четыре тысячи латников и много конницы. При войске епископ с двором.
— А на левом фланге?
— Со стороны Петтиненго наступают бьельские ополченцы. У Оберто Маркизио тысячи полторы копейщиков и рыцари из Ивреа и Вивероне.
— Где ещё стоят наши?
— Лонгино Каттанео уже в Камандона. Паоло отвёл своих из Моссо. К Стефано в Коджола поскакал Антонио.
— Как народ? О чём говорят по деревням?
— Райнерий велел повсюду объявить папскую буллу [44] . Каждому, кто не будет помогать им, грозят отлучением. Крестьяне боятся резни. Прячут в лесах хлеб и скот. Многие ушли в горы, выжидают. Федерико ди Новара решил остаться в Триверо, поддерживать связь на случай осады.
44
Булла — папский указ (грамота).
Дольчино молча зашагал по комнате. В этот момент в дверях появился Антонио. Его лицо было окровавлено, рука перевязана. За ним, хромая, плёлся чуть живой Энрико.
Антонио тяжело опустился на лавку.
— Беда! В Коджола все побиты. Кузнец Стефано пал у переправы. Прорвалось человек двадцать.
— Но почему? — с досадой воскликнул Дольчино. — Разве нельзя было отступить оленьим бродом?
— Мы отошли к броду, как условились, только там уже стояли солдаты.
Дольчино и Маргарита невольно переглянулись.
— Встретили в самом неудобном месте. Будто знали, — придерживая руку, хмуро продолжал раненый. — Пока одни пробивались, другим пришлось прикрывать отход… — Антонио кивнул на Энрико: — Он был среди оставшихся на берегу.
— Неужели никто больше не спасся? — побледнев, прошептала Маргарита.
Тот отрицательно покачал головой.
Дольчино привлёк мальчика к себе:
— Как же ты уцелел?
Энрико долго не мог произнести ни слова. Потом пересилил себя и, запинаясь, стал рассказывать.