Долг

Хейл Карина

— Он был бы рад это услышать. Нет, про него такое не скажешь. Мужчина-шлюха, вроде этот термин несколько раз использовала моя сестра. Но я не виню его. Сорняки и цветы растут из одной и той же грязи. Если он хочет быть ловеласом, флаг ему в руки. Но осесть и завести семью - не про него. Не помогает и то, что он фотограф и постоянно окружен женщинами.

— Какая тяжелая жизнь.

— Да. Он преуспел. Я горжусь им, хотя не думаю, что говорил ему об этом. На самом деле, прошел уже год, как мы последний раз разговаривали по телефону. Нерегулярно обменивались письмами, иногда смс. Если честно, не думаю,

что у меня есть его номер, — я замолкаю, потому что отошел от темы и говорю немного сентиментально. — Так или иначе, мы отправились на охоту, мне было шестнадцать и я был бунтарем. Попадал в проблемы в школе, с девушками... зависал с неправильными людьми, а в Глазго неправильные люди довольно жестокие. Но я хотел быть рядом с отцом, а также хотел защитить Мала, так что согласился на поездку.

Джессика напрягается.

— Твой отец был жесток?

— Ага, — просто говорю ей. — Так он жил. Постоянно колотил нас. Никогда не отправлял в больницу, и мы не могли ни на что пожаловаться, не будучи названными киской.

— Даже Мал?

— Он был избавлен от худшего. Я принял удар за него на себя. Все было нормально. Позже я перерос отца и узнал, как бороться. Думаю, для меня он хотел именного этого, чтобы я сопротивлялся и был мужчиной. Он, конечно же, сам таким не был. Он играл в азартные игры и потерял наши деньги, а потом однажды исчез. Никогда больше его не видел.

— Даже сейчас?

— Он мертв.

— Боже. Мне очень жаль, — говорит она, рукой касаясь груди.

— Не стоит, — отвечаю. — Теперь я с легкостью говорю об этом, потому что у меня было много времени подумать. Я продолжал жить своей жизнью, и были другие вещи, о которых стоило волноваться. Его пырнули ножом в драке. Из-за денег. Он умер на улице. Мне не нравится, что все так обернулось, но у него были проблемы, которые он отказывался признавать.

Джессика замолкает и снова смотрит в окно. Города остались позади, начинается Шотландское высокогорье. Шоссе идет через холмы, болота и торф, в сезон превращаясь в золото. В них нет ничего драматичного, но они хороший предвестник будущего пейзажа.

Я продолжаю, надеясь разрядить обстановку.

— Охота, конечно же, как я говорил, превратилась в катастрофу. Куропаток не было. Мы втроем должны были спать в палатке, и все два дня, которые провели там, шел дождь. Но отец не позволил нам уехать, и мы с братом, не жалуясь, делали то, что он просил. Ходили по болоту, мокли, с винтовками высматривая добычу. Единственный, кого мы увидели - кролик, и то отец упустил его. Но знаешь, несмотря на все, у меня остались лишь хорошие воспоминания. Я долго не возвращался к ним, потому что не хотел вспоминать о детстве или отце в любом положительном свете. Затем понял: можно оценить воспоминания и хорошие времена независимо от того, насколько они редки, и не оправдывая все дерьмо, что случилось. Никогда не надо чувствовать вину за то, что пытаешься увидеть хорошее в плохом.

Снова тишина. Джессика кивает, так что я знаю, что она слушает.

Я давлю на нее, лишь немного.

— У тебя должны быть хорошие воспоминания, они должны быть главными. Они не перечеркивают все то дерьмо, через которое ты прошла...

— Не уверена, — безапелляционно заявляет она, и я понимаю, что лучше оставить ее в покое. Она

заговорит, когда захочет. Не буду больше давить на нее.

Проходит немного времени, и мы въезжаем в город Инвернесс, известный тем, что находится на реке Несс, которая ведет, конечно же, в Лох-Несс. Идеальная остановка перед подъемом на север.

Мы заселяемся в отель, небольшой таунхаус напротив реки, и поднимаем чемоданы в комнату.

— Здесь мило, — говорит Рыжик, идя прямо к большому арочному окну, выходящему прямо на реку, где одинокий рыбак в болотных сапогах стоит посередине.

Мило, но по другим причинам.

Напряжение вокруг нас снова нарастает. Время обеда, и мы не ели ничего, лишь кое-что перекусили на заправке. Нам стоит пойти и пообедать где-нибудь, действительно насладиться атмосферой. Тем не менее мой голод совсем иного рода.

— Ты сильно голодна? — осторожно спрашиваю ее, пока она стоит у окна, проникающий свет идеально подчеркивает ее формы.

— Не очень, — отвечает она, поворачиваясь лицом ко мне. В ее глазах жар, которого раньше не было.

— Хорошо, — говорю я, шагая по комнате, пока ее лицо не оказывается у меня в руках. — Потому что я безумно голоден.

Я целую ее.

Жестко.

Влажно.

Дико.

Совсем не так, как в первый раз. Тогда все было нежно и осторожно, наши тела изучали друг друга.

На этот раз все иначе.

Я изголодался по ней.

Я желал ее всю прошлую неделю, с тех пор, как ее стройные ножки покинули мою квартиру.

Постоянно мечтал о ней, обо всех вещах, которые хотел сделать с ней.

Теперь она здесь, в моих руках, и я медленно начинаю.

Я ласкаю ее шею, облизывая и посасывая так, как ей нравилось тогда, до тех пор, пока она не начинает дрожать, мягкие стоны срываются с ее губ. Музыка для моих ушей.

Я мгновенно раздеваюсь до трусов, она срывается футболку через голову, и я опускаюсь на колени, чтобы помочь ей выйти из юбки и трусиков. Сначала спускаю юбку и смотрю на нее, когда мои руки медленно скользят вверх по ее бедрам.

Джессика роняет трость и хватается за мои волосы, чтобы сохранить равновесие.

Пальцами нахожу ее трусики, шёлк мокрый от желания.

— Господи, ты такая мокрая для меня, — шепчу ей. — Интересно, смогу ли я заставить тебя намокнуть еще больше? — Отодвигаю ее трусики в сторону и скольжу пальцем по ее складкам, ощущение заставляет меня сгорать от желания. Она издает длинный стон, крепче сжимая мои волосы. — Я хочу, чтобы мой член скользнул в тебя вот так. — Добавляю дополнительный палец и перемещаю их. — Вперед-назад, — шепчу я, когда мои пальцы двигаются вперед. — Ты хочешь сильнее, глубже?

Джессика стонет, я поднимаю голову и вижу, как она выгибает спину, выставив грудь вперед, сладкие розовые соски напряженные и твердые.

Охрененный вид.

— Хочешь мой член? — нежно спрашиваю я. — Или язык? Как ты хочешь, чтоб я трахнул тебя?

— Как-нибудь, как угодно, — говорит она сквозь еще один стон, когда я ввожу пальцы еще глубже.

Я прижимаюсь к ней лицом, высовывая язык и облизывая ее клитор.

— Ты так хороша на вкус, — бормочу я, и она дрожит от вибраций моего голоса. — Как женщина, моя женщина. Ты моя женщина? Если ответишь «да», я позабочусь о тебе.