Долгая дорога домой или Мы своих не бросаем
Шрифт:
– Что тебе там светит парень, не знаю. Но полицмейстер сегодня злой, он всегда такой, когда ему жена не дает. Так что неделя исправительных работ тебе обеспечена. – Он ощерился ртом, в котором не было передних зубов. – Вместе со мной. А потом выдворят из поселка.
Я почесал голову. Вот же попал. И что теперь делать? Еще неделю мести улицы? Я походил по камере и спросил сокамерника.
– Ну коли ты такой знаток законов, не подскажешь мне, штрафом отделаться можно?
Мужик хитро прищурил глаза.
– У тебя что, не все вытащили?
Я посмотрел. Сумка при мне. Дэрики я тоже туда
– Обчистили, гады, и не докажешь ничего. Все выгребли, – вздохнул я.
– И сколько было? – поинтересовался мужик.
– Сотня дэриков, – вздохнул я.
– Солидно они поживились, – присвистнул оборванец. – Не повезло тебе, парень. Обычный штраф за переход дороги в не положенном месте - это десятка. Нарушение общественного порядка, в твоем случае, еще десятка. А теперь только будешь работать на фабрике полицмейстера. Полы мести, ящики таскать. Зато сыт будешь, – подвел итог мой товарищ по несчастью.
Я сел на лавку, на которой спал и позвал Шизу.
– Шиза, что за дела? Почему меня не разбудила? Что теперь делать будем? Я за год третий раз в тюрьме оказываюсь. Мне уже наколки впору делать. Три ходки - три купола.
– Я не могла тебя разбудить, шла инсталляция базы, – отозвалась Шиза, и добавила правда как-то неуверенно, – и неделя в общем-то, это небольшой срок. Зато будет, что вспомнить!
– Спасибо, утешила, – с сарказмом ответил я. – Читать, считать не научила, зато помогла в тюрьму сесть.
Но Шиза, как всегда, когда назревала ссора, исчезла и не стала отвечать. Я нахохлился, как воробей под дождем, сложил руки и стал ждать. Сокамерник с разговорами не приставал. Он просто закрыл глаза и дремал. Через пол часа появился человек в черной форме, с палкой на одном боку и пистолем на другом.
– Проснулся! – констатировал он очевидный факт, обращаясь ко мне. – Тогда пошли на зачитку приговора. Руки за спину, роомшталец, и не балуй, а то пристрелю. Понял?
Я согласно кивнул, сложил руки за спину и вышел в открытую калитку решетки. Меня пропустил местный полицейский на пол шага вперед и приказал.
– Стой! Лицом к стене.
Я повернулся к стене и подождал пока он закроет калитку на ключ.
– Задержанный, иди вперед! – Получил я приказ и, повернувшись, направился вдоль длинного коридора.
– Господин полицейский, – обратился я к нему. – Не подскажете, чем можно искупить свою вину?
Полицейский неопределенно хмыкнул.
– Гхм. Кровью, конечно, – произнес он и заржал вовсе горло. – Ты националист, верно? Как ты кричал… Родина или смерть? С родины тебя прогнали, значит, остается только смерть. Готов умереть за идеалы Роомшталя?
– Нет, не готов, – ответил я и удивился. Надо же! Кто-то слышал, как я пошутил над стариком и уже донес! Вот дела!
– Ну я так и понял. Это ты так шутил, значит. Прибыл на Пранавар и решил пошутить. Верно?
Какие -то нотки в его голосе меня насторожили. Я не стал отвечать, думая, что он тащит меня в словесную ловушку. Может он тоже пранаврский националист? Вместо этого я вкрадчиво произнес.
– Господин полицейский, я могу Вас отблагодарить… – увидев краем глаза, как полицейский насторожил уши, пошел дальше. – Помогите мне, и моя благодарность
– Помогу! Почему не помочь такому хорошему парню, как ты, – отозвался с добротой в голосе конвоир и тут же разрешил все мои сомнения по поводу себя. Он треснул меня палкой по спине. – Хватит помогать или еще добавить? – со смехом спросил он.
А я не стал обострять отношения и тихо ответил.
– Хватит.
– О! так ты с понятиями? Сколько ходок? – поинтересовался он.
Я не стал врать и ответил.
– Эта третья.
– Сказал бы раньше, был бы другой разговор, – проворчал мой конвоир.
Но уточнять какой бы был разговор, я не стал. Кто его знает шутника, может пристрелил бы, а может срок бы добавили, как рецидивисту.
– Стой! – получил я приказ. – Лицом к стене, задержанный. – Затем постучал в дверь и открыл ее.
– Ваша почтительность. Задержанный нарушитель общественного порядка для разбирательства дела доставлен, – с подобострастием доложил полицейский.
– Вводи! – услышал я брезгливый голос.
– Задержанный! Шаг влево и вести себя прилично! – скомандовал конвоир и подтолкнул меня к двери. – Два шага вперед, задержанный и стой, – строго добавил он.
Я остановился, сделав два шага.
В кабинете за массивным столом сидел «барин». Другого сравнения я не подобрал. Это был человек, который осознает свою значимость и исключительность. Передо мной сидел «Вершитель судеб» людей в этом поселке. Глядя на него, понимаешь, он может сделать с тобой все, что угодно, и ему за это ничего не будет, а ты ему ничего сделать не можешь. За ним система, которая вознесла его на это место, и она его оберегает, пока он ей служит. Отдельная каста небожителей. Но я хорошо знал одну слабость этих неприкасаемых. Жадность и хапужество. Их можно купить и продать. Для них должность – это доходное место, где можно набивать карманы, притесняя или отбирая у других. Когда, зная их возможности, люди сами заносят мзду, решая те или иные вопросы. Пока он сидит на этом месте, он будет хапать, хапать и хапать. Почему? Да потому, что, купив власть за деньги, он привыкает извлекать из нее прибыль. Это не я сказал, а Аристотель. Пока не зарвется, и система его не сожрет, за то, что он потерял меру. Потому что он не один такой и его снизу тоже подпирают, а еще есть несколько других конкурирующих башен власти, которые хотят поставить на его место своего человека, и тем самым упрочить свою власть на местах. А власть на местах – это дойная корова для обитателей башен власти. Оттуда к ним стекаются ручейки денежных потоков. А его коллеги будут говорить о таком, как о глупце и делать в точности тоже самое, что и он, наивно думая, что вот их-то пронесет.
Ну что же, послушаем, что скажет этот барин с кичливым, высокомерным, скучающим лицом.
– Имя! Фамилия! – задал свой первый вопрос барин.
– Ирри Аббаи.
– К какому сословию принадлежишь?
– К баронам.
– Сквозь опущенный ресницы блеснул огонек интереса.
– Откуда родом?
– С Роомшталя, Ваша почтительность.
– Судимости были?
– Нет, Ваша почтительность, дэры миловали.
– Врет он, Ваша почтительность, он с понятиями, – встрял конвоир. – Три ходки у него.