Долгая ночь (сборник)

Попова С. Н.

Вздыхаю и снова принимаюсь за опостылевший допрос.

— Послушайте, Сиверцев!

Он переводит на меня глаза и молча ждет.

— Где вы взяли пассажиров? В Мысках?

Молчание.

— Вы меня слышите?

Молчание...

Все, кому надо вверх по Мрассу, собираются в Мысках у моста. Так уж издавна повелось. Мост построили в пятьдесят четвертом, когда на восток вели автодорогу. А раньше здесь был паром. Так оно и осталось: хочешь плыть в Тоз, или Мзасс, или в Камешок — иди к мосту. Там к отлогому галечному берегу подлетают

лихачи-шорцы на своих длинных узких лодках, на каких их предки промышляли рыбу и сто и двести лет назад. Только теперь на корме лодок бензиновый мотор. Бывает, что и леспромхозовские катера людей берут. Да и лесорубы моторами обзавелись: река-то — единственный путь. Все тут гоняют, а лишний рубль почему бы не перехватить?

Ожидающих было трое: технорук Тозинского участка Базылев — высокий, худой, левая рука на перевязи. Ехал он из больницы и все переживал, что до дому засветло не доберется.

Тут же на двух узлах сидела молодая женщина с пятилетней девочкой на руках, видно, приезжая: и горы вокруг, и зеленоватая вода с плывущими по ней бревнами были ей в диковинку.

Поодаль, у валуна, курил бухгалтер с Камешковского участка Сатушев, шорец лет сорока. Он был спокоен, потому что Камешок — это на полпути до Тоза, и плыть ему всего-то два часа, и уж кто-кто, а он дома будет...

Снизу, от лесобиржи, подошла леспромхозовская лодка и острым длинным носом уперлась в гальку берега. Базылев поднялся и обратился к женщине:

— Садите ребенка. Я хоть и однорукий, но с вашим багажом управлюсь.

— Вот спасибо-то!

Базылев не ожидал, что ее тюк окажется столь тяжелым — повернул к женщине покрасневшее от натуги лицо:

— Ишь, спасибо! Этим не отделаешься!

Бросив тюк в нос лодки, метнулся за вторым, а уложив его скомандовал:

— Давай, Сатушев, пересаживайся к корме! И вы туда же, а я лодку столкну.

Но как ни упирался Базылев, лодка накрепко сидела в гальках. Базылев с досадой спросил моториста, огромного парня с кудлатой головой:

— Багор-то у тебя есть?

— Ну, есть, а что?

— Так помоги, что ли? Видишь, мне не под силу.

— Эх ты, длинный — что с тебя проку? Садись, я сам!

Но тут с моста по откосу сбежал парень в солдатской выгоревшей гимнастерке без погон:

— Эй вы, солдата прихватите!

Базылев и солдат навалились, и лодка, поскрежетав днищем по галькам, пошла. Шагая в лодку, солдат чуть замешкался, зачерпнул воду за голенища сапог.

Моторист дернул шнур раз, другой, третий — лодку медленно сносило к лесобирже, а мотор все молчал. Но вот он судорожно чихнул, окутался сизым дымком и затарахтел.

Вода стремительно несется под вздернутый нос лодки и белой всклокоченной пеной отлетает от кормы к медленно уплывающим берегам. На реке всегда так: если смотреть на воду, так лодка — летит, прямо как самолет. А посмотришь на берега — она вроде и на месте.

Солдат откинулся на тюк, прищурившись, смотрит в небо: там ястреб. Вдруг он резко бросается в пике,

и тут же с реки с гомоном и плеском срывается утиная стая. Ястреб взмывает вверх и снова начинает делать круг за кругом.

— Странное все же название у вашего города — Мыски... — Женщина, прижав к груди осоловевшую от жары девочку, осторожно вытягивает занемевшие ноги. — Отчего так назвали?

Базылев — он сидит спиной по ходу, лицом к женщине — откликается:

— Мыски — холмы, значит. Тут в округе места ровного не сыщешь. Здесь прежде шорский улус стоял, Тетенза, а рядом деревушка русская Бородино. Теперь местные остряки шутят: у нас, мол, Мыски, как Москва, только горы наши повыше да Бородино поближе.

Женщина чуть слышно смеется.

— А вы, видать, не здешние? — поворачивается к женщине солдат.

— Нет, из Костромы. Фельдшер я, вот в Тоз с дочкой едем.

— А в тюках-то что? — Базылев машет здоровой рукой за спину.

— Да книги — их только и взяла, остальным, думаю, там обзаведусь.

— Обзаведетесь, конечно, — соглашается Базылев.

Солдат смотрит на славное лицо с чуть курносым носом и как-то чересчур уж безразлично осведомляется:

— Что же одна в такой путь подалась?

Женщина вздыхает:

— Так уж получилось...

— Без мужа, значит? — уточняет солдат.

— Значит, без мужа...

И тут что-то резко бьет лодку по днищу. Накренившись, она черпает воду бортом и тут же выравнивается.

Базылев, инстинктивно вцепившийся здоровой рукой в борт, обрушивается на моториста:

— Ты что, дубина гороховая, не видишь, куда лодку ведешь? Утопить нас хочешь, что ли?

Моторист лениво огрызается:

— Да не бухти ты! Подумаешь, бревно примяли, лодка новенькая, ей эти бревна, что семечки.

— А ну, дыхни! Да ты никак пьян?

— Ну, чего там — пьян! По жидкому плыть да жидкого внутрь не принять — такого закона нет.

— Вот паршивец! Все-таки я тебе завтра дам закон!

— Ты?

— Я!

Молчавший всю дорогу Сатушев неприязненно замечает:

— Ты, Сиверцев, не шибко задирайся, а то и вправду в приказ попадешь.

— Да плевал я на ваши бумажные приказы, понял?!

— Пьешь ты шибко, чужих девок больно любишь, — силы у тебя много, а голова пустая. Зачем такой зряшный человек живет?

— Ну, это тебя не касаемо. Твою бабу же я вроде еще не любил.

Шорец с презрением сплюнул за борт.

— Совсем пустой человек. Ты лучше кончай болтать, чаль лодку к берегу, вон в Камешке мой дом виднеется.

...Взяв с Сатушева рубль, моторист минуту-другую молча смотрел, как шорец по мелкой воде бредет к берегу. Потом повернулся к Базылеву:

— Ну, что, сойдете, что ли? А то ведь я пьяный, утоплю ненароком.

Базылев молчал. Солдат и женщина ожидающе смотрели на него. До Тоза еще километров пятнадцать. Можно, конечно, и пешком, по берегу. Ну, да зачем маяться, да и девчушку мучить. Обойдется, поди. Базылев решился: