Долгая ночь (сборник)
Шрифт:
— Слушаю вас...
— Да я из-за Валентина...
Вот те на! Это, значит, и есть Лиза? Спрашиваю:
— Что же именно вас интересует?
— Как что? Он же мне муж!
— Разве? Я с его слов иначе поняла, да и в паспорте...
— А я ему сто раз говорила: давай распишемся! Он сам не хочет!
— Почему же?
— Стар, говорит, я для тебя, все равно уйдешь и штамп в паспорте не удержит. А я от него никуда уходить не собираюсь. Скажу, как женщина женщине: Валентин у меня не первый, я его встретила — уж и забыла, когда была девчонкой... С первым мужем разошлась, дурак он был, пил и дрался; второй сам ушел...
— Ну, понятно. Вы в его квартире живете или на два дома?
— На два. Не хочу к нему перебираться, там все устроено его первой женой, не выкидывать же? Валентину будет обидно... У меня своя квартира, от комбината шелковых тканей, я там мастером работаю. Думаю обмен устроить. А что, серьезные дела у Валентина?
— Серьезные, Елизавета... а как отчество?
— Климовна я, Светлова.
— Ну вот, Елизавета Климовна, дело-то очень серьезное, а подробнее, сами понимаете, сказать вам пока не могу. Права не имею. На волю его до суда отпустить нельзя, а что суд определит, того никто не знает.
— Вон даже как! Не возьму в толк, за что вы с ним так... Он же и на работе, и везде... Ну честный он! Ни лишних денег с клиента, ни там наценок...
— А подарки он вам часто делал?
— Ну делал, так я же не просила! Он сам. То одно колечко, то другое, то цепочку. И обязательно из золота... Если из-за этого — сейчас поеду, привезу, все отдам! Чёрта ли мне в этом золоте, если Валентин...
— Нет, Елизавета Климовна, золотые побрякушки — это от боязни вас потерять, преступление же...
— Преступление? Валентин — преступник? Что же он натворил? Я же его люблю, дурака седого!
Лицо померкло, как-то сразу осунулось. Но не плачет, держит себя в руках:
— Видеть-то его можно? Передачи?
— Решим. А вы такой вот порошок у него видели? — и выкладываю перед ней на стол целлофановый пакет.
Она смотрит с недоумением.
— А что здесь?
— Так видели?
— Погодите, дайте вспомнить... Однажды была у Валентина... Мы из кино вышли, лил жуткий дождь, и мы побежали к нему, там рядышком. Во дворе Валентина дожидался какой-то парень... Здоровенный, взъерошенный, с мокрой головы вода течет, глаза, знаете... как у сумасшедшего... Увидел нас — кинулся... Я в первый миг не поняла что к чему, даже испугалась. Валентин говорит — в другой раз, парень! Не сейчас! А тот затрясся — сейчас, сейчас, спаси! И пошел за нами.
Тогда Валентин ему такого порошка и отсыпал. В бумажный пакетик...
— А деньги взял?
— Нет, нет... Он тогда сказал — иди с богом, все остальное потом. А что это — «остальное» — не знаю.
Мне было непонятно, почему он по документам — Михаил Юрьевич, а зовется Валентином. И на следующем допросе начала с этого: почему?
Оказалось, он по рождению и есть Валентин, а отчество не Юрьевич, и никакой он не Пахомов. Отцова фамилия Сизых. И первая судимость под именем Валентин Сизых, и вторая. А когда решил стать новым человеком — все сменил. Фамилию и отчество взял от деда, отца матери. Из родных мест (он алтайский) перебрался в Кузбасс, подальше от старых дружков. А однажды — лет семь назад было — идет по мосту через Искитимку, — Гусь навстречу: — Валя! Корешок! Родной! Они
Не стало Гуся, а старое имя Пахомова — Валентин, — как тогда, на мосту, всплыло, так за ним и осталось, только жена-покойница все Мишей называла.
— Хорошо, — говорю, — тут мне все понятно. А скажите, где берет анашу Шкоркина?
— Она каждые два-три месяца ездит в Казахстан. У нее там племянник, Степан, думаю, он ее и снабжает.
— Думаете, или знаете точно?
— Откуда же «точно»? Я при этом не присутствовал. Просто мне Шкоркина как-то сказала: за племяшом должок, а у него денег не было долг вернуть. Так он «натурой» рассчитывается. Хоть и опасно, но ему и ей выгода. Там, в Казахстане, за пять сотен три килограмма идут, а тут за них полторы тысячи выручает.
— Значит, племянника зовут Степаном, а живет где, не знаете?
— Где-то под Алма-Атой. — Он немного замялся, а потом тихо так говорит: — Спасибо вам, гражданин следователь. Мне Лиза передачу принесла, записку передала. Написала — вы разрешили. Не ждал... Честное слово, не ждал.
— Чего не ждали? Что я дам разрешение или что Лиза ваша придет?
— И того не ждал, и другого...
— Да Лиза ваша все колечки нам принесла. На черта мне, говорит, это золото, если я из-за него лишилась Валентина? Дурак седой, что же он натворил? — вот что она сказала.
Валентин медленно поднялся, губы запрыгали:
— Ну, гражданин следователь... Ну, гражданка... Ну что же вы такое говорите? Ну, может ли мне быть прощение, если все так?
Шкоркину я вызвала сразу же, как увели Пахомова.
Она села в углу, на привинченный к полу табурет, аккуратно уложила на колени пухлые белые ручки, уставилась светло-голубыми глазами куда-то вдаль, словно рассматривала за моей спиной что-то очень интересное....
Вопрос у меня к ней был совсем невинный: есть ли у нее сестры и братья? Она пожала плечами — есть, а что? Я объяснила, что для анкеты нужно перечислить всех. Она снова пожала плечами, скучно ответила, что сестер нет, а брат умер лет десять назад, когда она была на Севере.
— Где работал брат?
— Да зачем вам это? Какая вам разница? Умер же он?
— А я запрошу справку о смерти, вложу ее в дело, и суд вам никаких вопросов о брате задавать не станет. Понятно?
Она неохотно рассказала, что брат, Жабин Иван Васильевич, жил в Новосибирске, работал шеф-поваром в железнодорожном ресторане. Умер прямо на работе, от разрыва сердца...
Я все записала, спрашиваю: брат у вас Жабин, вы — Шкоркина. Почему так?
— Шкоркина я по мужу... Теперь уж и не знаю, где он. Я от него на Север уехала.
— Ладно, — говорю, — а у брата дети остались?
Она на меня посмотрела — внимательно так, пристально. Потом губы поджала, глазки в пол. Молчит. Ну, думаю, вот и все.
— Выходит, Жабин Степан Иванович — ваш племянник?
— Какой еще племянник? Никого не знаю! — И смотрит на меня в упор, и глаза злые-презлые.
— Ну тот, что живет в городе Чу, под Алма-Атой.
— Не знаю я никаких племянников!
— А я вот привезу его сюда под конвоем, устрою вам с ним очную ставку — тогда и посмотрим, кто кого знает, а кто кого не знает!