Долгая прогулка

Кинг Стивен

Он с грустью понял, что во Фрипорте толком и не увидел мать, но она была там, стояла в потертом черном плаще, она надела его «на счастье»; воротник этого плаща всегда был щедро усыпан белой перхотью вне зависимости от того, как часто она мыла голову. Наверное, он глубоко ее ранил тем, что все внимание отдал Джен. Возможно, он и хотел ее ранить. Но сейчас это не важно. Это в прошлом. А сейчас перед ним открывается будущее, хотя оно и сплетено в тугой узел.

Заплываешь все дальше, подумал он. Все дальше и глубже, и вот ты уже плывешь не в бухте, а в открытом океане. Когда-то все это казалось таким простым. Даже забавным, да. Он поговорил с Макврайсом, и Макврайс

объяснил ему, что в первый раз спас ему жизнь, повинуясь чистому рефлексу. Во второй раз он поступил так, чтобы избавить от отвратительной сцены красивую девушку, с которой он никогда не будет знаком. Как не будет знаком и с беременной женой Скрамма. Гаррати ощутил внезапный приступ грусти и тоски. Он так давно не вспоминал Скрамма. Он решил, что Макврайс по-настоящему взрослый. И спросил себя, почему ему самому так и не удалось повзрослеть.

Прогулка продолжалась. Город за городом проходили мимо.

Гаррати впал в странно приятную меланхолию. Это его состояние было прервано каким-то неправильным треском карабина и хриплым криком. Он поднял взгляд и с изумлением увидел, что Колли Паркер стоит в кузове автофургона, а в руках у него — ружье.

Один из солдат выпал из фургона на дорогу и уставился в небо безжизненными глазами. В центре его лба была аккуратная маленькая дырка, по краям которой чернел пороховой след.

— Ублюдки! Сволочи! — кричал Паркер. Остальные солдаты выпрыгнули из фургона. Паркер оглядел остолбеневших Идущих. — Пошли, ребята! Пошли! Мы можем…

Все Идущие, и Гаррати в том числе, смотрели на Паркера так, как если бы он вдруг заговорил на иностранном языке. И тут один из солдат, выпрыгнувших из фургона, когда Паркер вскарабкался в кузов, аккуратно выстрелил в спину Колли Паркеру.

— Паркер! — закричал Макврайс. Казалось, один он понял, что произошло, и увидел, что они, может быть, упускают свой шанс. — Нет! Паркер!

Паркер охнул, словно кто-то ударил его обернутой войлоком гирей. Пуля прошила его, и Колли Паркер стоял в кузове автофургона, а его кишки вываливались наружу, на разорванную рубашку цвета хаки и синие джинсы. Одну руку он выбросил вперед, словно намеревался произнести гневную обличительную речь, и так и застыл.

— Боже.

— Сволочи, — сказал Паркер.

Он дважды выстрелил в асфальт из ружья, которое недавно выхватил у покойного солдата. Пули жалобно просвистели, и Гаррати почувствовал, как одна из них рассекла воздух у его лица. В толпе кто-то завопил от боли. Затем карабин выскользнул из рук Паркера. Паркер повернулся на каблуках почти по-военному и рухнул на дорогу, где и остался лежать на боку, быстро дыша, как умирающая собака, угодившая под колеса автомобиля. Глаза его сверкнули, и он попытался заговорить, хотя рот его был наполнен кровью.

— Вы. Св. Св. Сво. Свол. Сво. — Он умер, злобно глядя на проходящих мимо.

— Что случилось? — крикнул Гаррати, не обращаясь ни к кому в особенности. — Что с ним случилось?

— Он на них напал, — ответил Макврайс, — вот что случилось. Он должен был понять, что у него ничего не выйдет. Он пристроился к ним сзади и напал на спящих во время смены. — И добавил хрипло: — Гаррати, он хотел, чтобы мы к нему присоединились. И мне кажется, мы могли бы справиться.

— Ты о чем? — Гаррати вдруг почувствовал, что он испуган.

— А ты не знаешь? — отозвался Макврайс. — Ты не знаешь?

— Присоединиться к нему?.. Что?..

— Забудь. Просто забудь.

Макврайс отошел в сторону. Гаррати пробрала дрожь. Он не мог

с ней сладить. Он не понимает, о чем говорил Макврайс. Он не хочет понимать, о чем говорил Макврайс. Даже думать об этом не хочет.

Прогулка продолжалась.

К девяти часам вечера дождь прекратился, но звезд на небе не было. Билетов больше никто не получал, но Абрахам регулярно издавал нечленораздельные стоны. Было очень холодно, но ни один человек не предлагал Абрахаму свою одежду. Гаррати хотелось смотреть на это как на некую высшую справедливость, но от этих мыслей ему становилось только хуже. Боль перешла в постоянную тошноту, как будто внутри у него рос отвратительный зеленый гриб. Его пояс с едой был почти полон, но ему удалось выдавить в себя только небольшой тюбик рыбного концентрата.

Бейкер, Абрахам, Макврайс. Из его друзей в живых оставались только эти трое. Еще Стеббинс, если его можно назвать чьим-то другом. Скорее, знакомый. Или полубог. Или дьявол. Что угодно. Как знать, доживет ли кто-нибудь до утра. Как знать, доживет ли до утра он сам, чтобы получить ответ на этот вопрос.

Задумавшись, он едва не налетел в темноте на Бейкера. В руках у Бейкера что-то звякало.

— Что ты делаешь? — спросил Гаррати.

— У-мм? — На него глянули пустые глаза Бейкера.

— Что ты делаешь? — терпеливо повторил Гаррати.

— Считаю мелочь.

— И сколько у тебя?

Бейкер позвенел монетами и улыбнулся:

— Доллар двадцать два цента.

Гаррати заулыбался:

— Да, состояние. И что ты будешь с ним делать?

Бейкер уже не улыбался. Его сонные глаза глядели в холодную мглу.

— Мне нужен большой, — сказал он. Его южный акцент заметно усилился, он теперь сильнее растягивал слова. — Со свинцовой обшивкой снаружи. Внутри надо обить розовым шелком, а под голову — белую атласную подушку. — Его совершенно пустые глаза мигнули. — Чтоб не сгнил до Страшного суда, когда мы все пред Ним предстанем. Одетые плотью нетленной.

Ужас теплой тонкой струйкой начал проникать в Гаррати.

— Бейкер! Бейкер, ты сходишь с ума?

— А что делать? Мы все сошли с ума, когда решили попытаться. Это зло нельзя одолеть. В этом мире. Свинцовая обшивка, вот и билет…

— Приди в себя, иначе к утру будешь мертв.

Бейкер кивнул. Костлявое, туго обтянутое кожей лицо.

— Вот и билет. Я хотел умереть. А ты? Разве не из-за этого?

— Замолчи! — крикнул Гаррати. Его снова била дрожь.

Начался крутой подъем, и разговор оборвался. Гаррати шел наклонясь вперед. Он дрожал от холода, его бросало в жар; болела спина, болела грудь. Он не сомневался, что очень скоро мускулы просто откажутся поддерживать его тело. Он думал об обшитом свинцом гробе, в котором Бейкер будет лежать во тьме тысячелетий, и спрашивал себя, не последний ли это предмет, о котором ему пришлось подумать в жизни. Остается надеяться, что нет, надо только направить мысли на другой путь.

Солдаты время от времени выкрикивали предупреждения. Теперь они вновь дежурили в полном составе — тот, которого убил Паркер, был незаметно заменен. Справа и слева слышались монотонные приветствия зрителей. Гаррати думал о том, каково будет лежать в глубочайшей тишине, в вековечной пыли с закрытыми глазами, видеть бесконечные, бездумные сны, лежать века и века в воскресном костюме. Ничто не будет тебя беспокоить — деньги, успех, страх, радость, боль, горе, секс, любовь. Абсолютная пустота. Ни отца, ни матери, ни возлюбленной, ни любовницы. Мертвые — сироты. Конец мукам ходьбы, конец долгому кошмару, конец этой долгой дороге. Тело обретет мир и покой. Совершенная тьма смерти.