Долгие ночи
Шрифт:
— Ну что же, Барзоев, — сказал Курумов, передавая полотенце Берсу. — Мы уже откушали хлеб хозяев и можем перейти к делу.
Я же понимаю, что ты позвал меня не для этой дискуссии.
— Согласен, Касум, оставим бесполезный сейчас спор. Время рассудит нас. У меня же есть к тебе действительно огромная просьба.
Берс подробно изложил последние события в Гати-Юрте, но скрыл, что Васал — беглый солдат.
— Меня послали к тебе просить за Васала.
— Решение
— В том-то вся сложность, Касум. Только нельзя довести дело до суда. При желании, ты можешь освободить его. Князю Туманову и Лорис-Меликову ты свой человек. Одно твое слово — и полковник Головаченко отпустит Васала. Весь Гати-Юрт просит тебя об этом. Васал — их человек.
Берс чуть не сказал: "Ведь твои предки, Касум, тоже пришли когда-то к шалинцам [45] и были ими приняты", — но вовремя спохватился.
— Положение у него крайне тяжелое, — продолжал он. — Жена, неизвестно, доживет ли до вечера. Полный дом детишек. А если его отправят в Сибирь? Дети останутся беспризорными, никому не нужными сиротами.
Курумов сидел молча. "Кто знает, как может повернуться судьба?
— думал он. — Не лучше ли застраховаться на всякий случай? К тому же отец этого мятежника — богатый человек. Если его сын одумается, то пойдет далеко. Тогда отец и мое добро не забудет. Да и сын тоже".
45
Шалинцы — жители с. Шали в Чечне (ныне — город Шали).
— Хорошо, Берс, — твердо сказал он. — Ради моей дружбы с твоим отцом обещаю сделать все, что в моих силах. Он, правда, просил меня, чтобы я помирил тебя с властями. Но об этом потом.
Завтра же я переговорю с полковником о Васале. Надеюсь, он мне не откажет.
— Не знаю, как благодарить тебя, Касум. Если когда-нибудь мне выпадет случай отплатить тебе таким же добром, я буду счастлив.
Когда все вышли во двор, Курумов наклонился к Данче.
— Данча, — сказал он тихо, — знаешь, я пришел сюда, чтобы не прослыть трусом. И мне хотелось бы…
— Понимаю, Касум, понимаю, — поспешил успокоить его Данча. — Ни одна живая душа не узнает о твоем посещении.
— Прежде чем расстаться, Берс, мне бы хотелось сказать тебе вот о чем, — произнес Курумов, доверительно взяв Берса за руку.
— Ты молод, горяч. Пойми, и мне хочется видеть наш народ счастливым. Но принесут ли ему счастье фанатичные муллы и отсталая Турция, которой они поклоняются? Нет и еще раз нет!
Чечня должна ориентироваться на цивилизованные европейские государства, а точнее на Россию, которая во всех отношениях к ней ближе всех остальных.
— Но
— Не все сразу. На все требуется время. А что, при Шамиле, разве при нем народ был счастлив? Или мог стать счастливым…
в перспективе? Да что мне объяснять тебе: Шамиль и его окружение еще более жестоко подавляли в народе самые сокровенные чаяния. Грабили его со средневековым варварством.
Сам имам накопил немалое богатство. При нем неотлучно находился палач со всегда окровавленным кинжалом, а в каждом ауле колы плетней украшали отрубленные головы. Но и это все пустяки по сравнению с ущербом, который был нанесен культуре чеченского народа. Шамиль и его духовенство запретили чеченские песни и музыку, ввели чуждый, не понятный народу арабский язык. Подумай, Берс, вот где настоящее варварство и порабощение. Я чувствую, несмотря на все твои слова, что в душе ты веришь: только Россия даст народу Чечни свет, мир и покой.
Отрицать сказанное Касумом было бы глупо. Действительно, какой бы деспотичной ни была власть России, но более развитый и цивилизованный русский народ не может не оказать положительного влияния на горцев.
— В этом я согласен с тобой, Касум; но ты тоже пойми, власть не даст мирно жить ни тем, ни другим. Ты сам это утверждал час назад. И она уже вбила клин между ними, отобрав у горцев лучшие земли и передав их казакам.
— Знаю, наш народ не хочет мириться с новыми порядками. И все-таки он рад, что освободился от Шамиля и его наибов. Когда после взятия Ведено в Чечню прибыл Барятинский, а я был в числе тех, кто сопровождал его от Грозной до Ведено, то жители аулов, еще вчерашние непримиримые враги, выбегали навстречу и криками радости приветствовали Барятинского и его окружение.
В эти-то минуты чеченцы и осознали глубину нищеты, в которую их повергло продолжительное владычество Шамиля. До свиданья!
— Я провожу тебя до центра.
— Нет, не стоит. Заметят нас вместе, начнутся толки… После ухода полковника все почувствовали себя свободнее. Берс снова сел за стол. Хеди подогрела мясо. Поев и поблагодарив хозяев, Берс тоже начал собираться в дорогу.
— Я был в Солжа-Кале и встретил Рохмада, — сказал Данча, помогая ему одеться. — Он очень скучает по тебе.
— Ему что-нибудь нужно?
— Да нет. Просто хотел повидаться с тобой. Как-никак ты у него единственный сын. Ты, Берс, должен об этом помнить. Кстати, на днях он приедет в Шали…
— Не будем тратить время, Данча. Отрезанный кусок не приклеишь обратно… До свидания, Хеди. Спокойной ночи. Даст Бог, увидимся…
* * *
Выйдя на улицу, Берс прикрыл лицо башлыком и быстрым широким шагом направился в сторону Автуров. И тут же чуткий слух его уловил чьи-то торопливые шаги за спиной. Берс метнулся к плетеному забору, прижался к тутовому дереву. При лунном свете он ясно увидел маленькую фигурку… У тутового дерева Болат остановился.