Долгих лет царствования
Шрифт:
Она коснулась моей щеки, присматривалась к тому, что пыталась убрать, и старательно принялась отчищать помидор.
– Я слышала, как ты говорила, продолжила она, - о плате. И мне кажется, что ты очень смела.
– Смела?
– О да! Это не так легко – восстать против своего отца и советников, против того, как привыкли править двором. Но ты смогла.
– Это не храбрость, это только то, что я давно должна была сделать. Правильный путь.
– Далеко не каждый способен понять, что именно – правильно.
Я прикусила губу, а она только склонила голову набок, проведя губкой
– О чём не сказали тебе твои советники? – спросила она. – О плане за похороны? – когда я замерла, она поспешила добавить: - нет, я не подслушивала, Ваше Величество, - она всё ещё сбивалась на шутливо-официальную форму, - но трудно было не услышать…
Что ж, тогда такой смысл врать?
– Да, они мне не сказали.
– Люди всегда будут пытаться воспротивиться изменениям, тянуть на себя одеяло… Им нравится это влияние – мне кажется, они хотят больше власти. Но у тебя, Фрея, чудесная позиция – и ты можешь заставить всё это пойти по правильному пути.
– А что ж ты? – я чувствовала, что гнев всё ещё прорывался на свободу, пытался вырваться из меня. – На что ты хочешь повлиять?
– Я хочу, чтобы жить стало лучше, - сказала она. – Не больше – но и не меньше.
Казалось, пир длился много часов, хотя никто не пытался даже попробовать еду. Шёпот людей перерастал в резкий шум, а я всё пыталась заставить себя съесть кусочек фазана, но не могла перестать думать о том, что увидела в городе. А что ещё я пропустила, что случилось, пока я сидела здесь, в этом отвратительном месте, закрыв глаза на реальность, беспокоясь только о том, как правильно выступить и как найти драгоценности? Люди столько всего кричали, слишком много, чтобы эти слова… Чтобы эти преступления, совершённые от моего имени, но без моего ведома, были реальностью. Или были?
Но всё казалось таким кошмарно неправильным! Всё, о чём я думала, всё, что я знала, всё рухнуло! Я считала старых придворных чёрствыми, эгоистичными, поверхностными, но всего за несколько дней и сама поняла, как это несправедливо – осуждать. Было. А потом я вдруг подумала, а что же происходит с этим двором за пределами королевства? Может быть, король Йорген и не думал о своей стране – вот именно потому он был плохим королём, до смешного расточительным и глупым! Ведь требуется куда больше, чем просто научиться выступать перед толпой и примерять на лицо новые улыбки. Ведь судьба каждого находилась в моих руках! И я делала им только хуже… Как же я была слепа всё это время!
Когда так называемый пир наконец-то закончился, пришлось выдержать ещё больше развлечений, ещё больше глупых бесед, прежде чем этот жуткий день подошёл наконец-то к концу. Когда я вернулась, Наоми уже спала, свернувшись в постели в клубок. Я попыталась опуститься в кресло с Дэгни и хоть немного отдохнуть, набраться сил теперь, когда наконец-то закончились похороны, но в моей голове оказалось слишком много мыслей, чтобы просто сидеть на месте. Стоило только перестать двигаться, и сквозь меня будто рекой потекло всё, что я узнала сегодня днём – жуткие похороны, множество погибших, эта боль… А ведь на столько всего я не обратила внимания! Глаза теперь болели от усталости, но спать я не могла. Всё казалось до такой степени
И я вновь направилась в собственную лабораторию, надеясь совершить что-то стоящее.
И вновь Фицрой оказался там. Теперь, увидев его, я почувствовала, как сильно сжимается моя грудь – он вновь заполнил собою всё свободное пространство.
– Ты не мог уснуть? – спросила я, закрывая за собой дверь.
– нет.
– И я тоже…
Сегодня он попрощался со своим родным отцом. Сегодня он попрощался со всеми, кого только знал – а потом пришёл сюда. Ко мне.
Ему просто не было больше куда идти.
– Ну что ж, хорошо, - мягко промолвила я. – В таком случае, пожалуй, нам стоит браться за дело? Можем начинать?
Шестнадцать
Эксперименты не удавались. Мышьяк упорно отказывался растворяться в большинстве кислот. Порошок же пропадал, стоило немного размешать, и сколько б я не использовала солей, не могла почувствовать ни запаха, ни ещё чего-нибудь, что помогло б его обнаружить. Может быть, вкус у него был заметным, но я зашла ещё не настолько далеко, чтобы я положила на язык мышьяк с кислотой в поиске ответа.
Тем не менее, вопреки отсутствую прогресса, вопреки своему истощению, я чувствовала себя удачливой. Присутствие Фицроя успокаивало, пусть нервы и были на пределы – и я вновь доверяла ему, позволяя всем опасениям пролиться в воздух – и зазвучать иначе.
– Ведь ты не знала, - промолвил он, когда я поведала о случившемся. – Но знаешь сейчас. Знаешь, что теперь надо делать со двором.
Может быть, я просто отчаянно искала защиты – но я поверила ему.
Когда следующим утром началось заседание совета, я была готова. Пусть меня истощило отсутствие сна, пусть сердце билось, а нервы были натянуты до предела, я оставалась решительной.
– Каждый новый закон должен проходить через мои руки, - голос мой едва лишь дрогнул. – Я должна одобрить каждый налог и каждое важное решение.
– Но, Ваше Величество, - возразила Торн, - это заберёт огромное количество времени! Именно для этого и нужны советники…
– Советники нужны для того, чтобы давать мне советы, - отрезала я, - а не править моими руками. И все тайные нововведения отныне под запретом!
– Они не были тайными, Фрея, - возразил отец. – Ты знала, что мы будем делать, мы просто не сообщили тебе о том, как…
– А теперь – будете. Облагать налогом людей, чтобы похоронить двор? Задерживать их за неспособность внести плату? И, кажется, я слышала что-то о комендантском часе!
– Ведь это обязательно, Ваше Величество, - вмешалась Норлинг, - во время расследования убийства. Мы должны были убедиться в том, что люди в своих домах, именно поэтому они никуда не смогут отправиться ночью… Устроить заговор…
– Значит, люди просто будут устраивать заговоры при свете дня – какая ж это помеха?!
Они все смотрели на меня так, как обычно смотрят на избалованного ребёнка, что бьётся в истерике, и всё потому, что не хочет уснуть. Все, кроме Холта. Он внимательно смотрел на меня, коротко кивнул в ответ. Он не проронил ни слова.