Долгий поцелуй на прощание

Рутледж Виктория

Ему хватило великодушия не обратить внимания.

— Я знаю, что это прозвучит страшно, — Дант кусал ногти, — но, честно говоря, это, наверно, единственный способ исцеления для нее. Я хочу сказать, — он смотрел прямо в окно, где в тумане мерцали далекие огни города, — я знал, что это рано или поздно случится. Подозреваю, она кое-что поняла насчет себя самой, и меня, и мамы, и окружающих людей. Поняла, что не может переделать жизнь так, чтоб ей было удобно. Жить приходится с тем, что имеешь.

— Но, Дант, мы поступили с ней…

жестоко.

— Да. Нет. Не жестче и не мягче, чем еще раньше поступила с нами она. Думаю, до нее это дошло, поэтому она и удрала. Кресс не хочет брать на себя ответственность. Никто не хочет. Она не понимает, как ее действия могут повлиять на других людей. Она привыкла оправдывать свои поступки тем, что когда-то с ней обошлись жестоко. Всю нашу жизнь мы ругали друг друга за то, что не можем быть лучше, не можем реализоваться, но в то же время безмолвно обходили стороной тот факт, что недостатки-то у нас общие.

— Близнецы, — вставила Кэт.

— Да, мы тоже это заметили.

Последовала пауза.

— Она выкарабкается?

Маленькая частичка ее души умоляла Данта не говорить, что Кресс возвращается и будет жить с ними.

— Выкарабкается. Она явно получила от нашего разговора все, что хотела. Она требует навестить ее в больнице и привезти красивых пижамок. — Дант фыркнул. — Надеюсь, это завуалированное желание увидеть меня и поговорить, как следует. А может, и действительно хочет влезть в какую-нибудь соблазнительную ночнушку. — Он повернулся к Кэт. — Я хотел спросить, ты можешь отвезти меня завтра утром в Хитроу? Я бы попросил Гарри, но это значило бы рассказать о том, что произошло с Кресс, а следовательно — о книге, о Дэвиде, о любви двух мужчин, о…

— Хорошо, хорошо, я тебя отвезу. — Кэт нахмурилась. — Но на чем? Не можем же мы взять «ровер» Гарри?

Дант продемонстрировал ей связку ключей:

— Я нашел это сегодня у нее дома.

— Она разрешила тебе взять машину?

Голос Кэт прозвучал сурово. У Кресс была «мини-кулер». Кэт никогда не ездила на ней. Она всегда стояла в гараже. Либо ее ремонтировали, либо просто оберегали от любопытных глаз. Кресс любила свою машину так, что почти никогда не ездила на ней.

— Да.

— Но она знает, что ты не умеешь водить.

— Гм.

Их глаза, полные недоверия, встретились.

— А, она думала, что я или Гарри отвезем тебя в аэропорт.

— Да, именно так Крессида всегда и поступает, — сказал Дант. — Не надо чересчур сокрушаться из-за нее.

Зазвонил будильник. Кэт лежала несколько минут, пытаясь выстроить по порядку события вчерашнего вечера. Потом перевернулась на бок и включила радио. Восторг и паника мешались в ее душе, и она с трудом могла определить, с какими событиями связано каждое из этих чувств.

После шести месяцев поисков Кэт выяснила, какое радио надо слушать, чтоб услышать три хорошие песни, а потом такую, от которой немедленно

выпрыгнешь из кровати. Много было разных радиостанций, но ни одной такой, чтобы можно было нежиться в постели все утро. Для этого приходилось вставать и ставить диск или кассету, а, встав, она уже не хотела снова ложиться.

В это утро, пока Кэт разбиралась со своей совестью, благополучно закончились две песенки, но едва началась третья, как она подскочила и потянулась за кассетой.

Дант уже оделся и уплетал вареные яйца.

— Здоровый завтрак, — заметила Кэт, затягивая халат потуже и оглядывая полки шкафчика Гарри в поисках склада сухих завтраков. Ей ужасно хотелось чего-нибудь сытного. — А вдруг что случится в самолете? Нехорошо по отношению к другим.

— Что нехорошо? Портить воздух в замкнутом пространстве или заставлять брата тащиться через всю Европу, чтобы заполучить ворох развратных трусов?

— Дант, тебе же не хотелось так говорить.

— Разве?

Кэт взглянула на его пылающие глаза, на черный элегантный джемпер и джинсы. Он снова прячется за маской грубости. В конце концов, ведь часа через три придется попасть в окружение людей.

— Не хотелось.

Кэт вылила все оставшееся молоко в миску овсяных хлопьев и поставила в микроволновку. Внезапно в мозгу всплыло воспоминание: мама разогревает сухой завтрак, провожая ее в школу. На маме сине-белая юбка в складочку, она кипятит молоко в кастрюльке и добавляет туда патоки, чтоб было вкуснее. Кэт вытащила миску и задумчиво размешала кашу. Ее всегда удивляло, что другие мамы не носили таких юбочек, как ее. Но теперь простая арифметика, так огорчавшая ее раньше, подсказала, что маме тогда было всего тридцать, и ей все еще хотелось хвастаться своими ножками. «Дети — просто банда фашистов», — подумала Кэт.

— Во сколько самолет?

— В одиннадцать.

— А сейчас?

Кэт поднесла ко рту полную ложку.

— Примерно девять.

Термоядерная приторная овсянка обожгла ей рот.

— Почему ты мне вчера не сказал? — спросила она, обмахивая рот рукой. — Дант, боже мой, нам же еще надо идти за машиной Кресс. Нужно было вставать раньше!

— Успокойся, Златовласка. Если мы выйдем в ближайшие пятнадцать минут…

Кэт с сарказмом на лице провела рукой по своему халату. Надо помыть голову, накраситься и надеть контактные линзы.

— Или можно подождать, когда встанет Гарри.

Кэт насупилась и оттолкнула тарелку с овсянкой.

— Можешь доесть, бабушка. — Она облизала перепачканный в каше палец. — Только объясни мне, почему я не отправила тебя на такси, как обычного человека?

Дант подпер пальцем подбородок.

— Потому что… ты же водишь такси до Хитроу?

— Э-э… нет.

— Потому что… ты хочешь поддержать меня в момент семейной трагедии?

— Отлично. Повторяй это раз в десять минут, пока мы не добрались до аэропорта, идет?