Долгий сон
Шрифт:
— Туда нельзя, глупый! Ты же сам…
— Сьюзи! Мне надо к ней! — Тедди с воплем вырвался и метнулся к задней двери. Огромного роста мужчина загородил ему дорогу и двинул его кулачищем по скуле.
— Держите его, дурака! Сгорит к чертовой матери…
Рыбий Пуп смотрел, как обезумевшего Тедди, не обращая внимания на его крики и стоны, оттащили в сторону и повалили на землю, не давая ему подняться.
Прихрамывая, проковыляла коричневая девушка, едва прикрытая остатками платья. Рыбий Пуп знал, что ее зовут Сесиль.
— Сесиль! — позвал он.
Девушка не откликнулась, только
— Ты там не видела Глэдис?
— Я только что вылезла… Ой, нога болит… — Сесиль, сощурясь, взглянула ему в лицо. — Ах, Глэдис… Да, видела… — Голос ее замер.
Рыбий Пуп застонал, у него подломились колени. Значит, Глэдис потеряна?Не может быть… Он еще раз обежал «Пущу», видя и не видя, как вокруг, точно в полусне, бродят людские тени. Зато у него обострился слух — до этой минуты ему как будто заложило уши от потрясения. Огонь все разрастался, кольцом охватывая здание, с гулом рвался вверх закрученными пылающими лентами.
— Горит!
— Людиже там!
— Господи, да сделайтечто-нибудь! — взмолилась какая-то старушка.
— Надо вызвать пожарных! — подал голос кто-то из мужчин.
— Как это случилось-то? — спросил у него Рыбий Пуп.
— Раз — и загорелось, вот так. —Мужчина прищелкнул пальцами. — Людитам, ты понимаешь? Люди…
Рыбий Пуп глухо замычал, он не мог, он отказывался верить. Он едва удерживал крик. Глэдис погибла? НЕТ! Чья-то рука легла ему на плечо, он обернулся. Это был Бак, один из швейцаров, который работал сегодня в ночную смену.
— Боже милостивый, Пуп, все остались там! — прорыдал он. — Все до единого!
— А Глэдис не видел? — спросил Рыбий Пуп.
— Это все мох проклятый, — причитал Бак. — Вспыхнул в одну секунду…
— Глэдис не видел? — закричал Рыбий Пуп.
— А? Нет… Не знаю я, — бессвязно залепетал Бак.
В первые минуты те, кому удалось спастись от пожара, как бы одеревенели от неожиданности, теперь со всех сторон слышались вопли. Рыбий Пуп, пригнувшись, безмолвно стоял перед ревущей лавиной огня, его окатывало нестерпимым жаром, тесня все дальше назад. О том, чтобы проникнуть в это пекло, не могло быть и речи — стоит сделать шаг, и от тебя останутся головешки. Красные огненные языки взлетали все выше, трепеща, колыхались на фоне черного неба, затмевая звезды, широким веером осыпая на землю искры.
Пупа во второй раз охватило ощущение, что ему это снится, что, пробудившись, он вновь увидит «Пущу» такой, как всегда.
Где-то в самой сердцевине пожара раздался взрыв, это начали рушиться балки, и Рыбий Пуп опять отступил под новым напором палящего зноя. На самой верхушке из пламени высунулось огненное жало и поплыло по кривой, пылая пурпуром, изогнулось каленым острием косы, толчками рассекая черноту деревьев.
Трещала, лопаясь, древесина. Завывал огонь, рождая потоки ветра, которые стегали Пупа по
— Ломай стену! — кричал он. — Еще не поздно! Тащите шест кто-нибудь!
— Зачем шест? — не понимая, встрепенулся Рыбий Пуп.
— Пожарную команду еще не вызвали? — спросил кто-то.
— Слушайте, у меня тут машина. Кто съездит за пожарными? — спросил Рыбий Пуп.
— Давай я, — вызвался Бак.
Рыбий Пуп бросил ему ключи и показал на свою колымагу.
— Езжай скорей!
Бак побежал к машине.
От деревьев отделился мужчина, который с усилием волок за собой длинный тяжелый шест, он отдувался, приоткрыв рот, в свете пожара блестели его зубы.
— Попробуем обрушить стену! — крикнул он.
Рыбий Пуп и еще несколько добровольцев ухватились за шест, подались немного назад и с разбега всадили шест, словно шомпол, в сквозную бревенчатую стенку. Дым застлал им глаза. После второй попытки они отступили назад неверными шагами, скорчась в три погибели, задыхаясь, обливаясь слезами от шквальных порывов зноя. Рыбий Пуп видел, как одному начисто спалило брови, как тлели красные искры в курчавых волосах другого. В последний раз, кашляя и спотыкаясь, они подступили к горящему зданию с шестом, но разъяренные огнедышащие потоки не подпустили их близко. Ветер подхватил раскаленный до предела воздух и швырнул им навстречу — они, дрожа, приросли к земле, не в силах вздохнуть, не в силах вымолвить ни слова. Уронив шест, они ползком отступили назад. «Пуща», изрыгая огонь, пылала точно огромный факел.
За спиною раздался леденящий душу вопль. Рыбий Пуп оглянулся — рядом, воздев руки, стояла на коленях старая женщина и кричала не переставая, ее глаза, отсвечивающие бликами пламени, были прикованы к пожираемому огнем зданию, на морщинистых щеках рубиново рдели капельки слез.
— Наверно, из родных кто-нибудь там остался, — потрясенный, сказал про себя Рыбий Пуп.
— А все этот мох окаянный, — беспомощно приговаривал поблизости кто-то из мужчин.
— Много там осталось народу? — спросил Рыбий Пуп.
— Полно. Очень мало кто выбрался. Застряли в дверях, ни туда ни сюда, загородили дорогу остальным, — объяснил мужчина. — Валторну мою поминай как звали.
Джазист поднял потухшие воспаленные глаза на рокочущее пламя.
— Что же нам делать? — отчаянно выкрикнул Рыбий Пуп.
Из багровой темноты вынырнула Мейбелл, она бежала прямо на него, но пробежала мимо, не узнавая. Рыбий Пуп устремился за ней с криком:
— Мейбелл! Где Глэдис? Мейбелл, постой! Где Глэдис?
Он догнал ее и резко повернул к себе. Она уставилась на него широко открытыми испуганными глазами.
— Где Глэдис?
— Что? — Она моргнула.
— Глэдис… Ты не виделаее? — спросил он, пытаясь откашляться от удушливого дыма.
Мейбелл покачала головой, ее черная кожа отливала блеском полированного металла.
— Нет. Я была дома…
— Так, может, и Глэдис дома?
— Не знаю, — растерянно протянула Мейбелл.