Долгий сон
Шрифт:
А потом будет и Лина — но сначала надо дождаться, пока вспомнят о времени и ударят медным гулом мои старые часы…
2004 г.
Сухой мартини
Совпадение ников и названия девайсов можно считать случайными. Если хочется.
Провела модным ногтем по краешку широкого бокала. Старательно-лениво отщипнула микроскопический кусочек спаржи, поужинала им. Поморщилась уголочком рта, когда из
Царственным движением пальца (Ух ты! Получилось! Как всю жизнь подзывала!) поманила вдруг возникшего у бара то ли официанта, то ли вышибалу:
— Еще один мартини…
В его глазах нарастающим итогом — недоумение, потом обалдение, потом не к месту нахальная смешинка и деревянный поклон послушного истукана:
— Что желает леди?
— Если вас не сильно затруднит, САМЫЙ сухой мартини…
(Наверное, он понял, что мартини должен быть таким же ледяным, как ее тон).
Очередной калейдоскоп в его взгляде не прочитала — была занята тем, что лениво-снисходительно оглядывала зал.
— Эта… Ну… Я понял. Щас, мы эта мигом.
Шагнул к бару, потом вернулся:
— Эта, ну… в общем, тут… — пошевелил могучими пальцами.
Вскинула на него глаза, в полсекунды прочитала взглядом лекцию о том, кто она и кто он, плюс легкое неудовлетворение заминкой, и верзила понятливо изобразил деревянное сгибание в поясе:
— Ага… так я счет принесу… потом.
Счет действительно появился потом. На круглом подносике, почти сразу за бокалом мартини. Отпила, поморщилась — нет, это не самый сухой… (А может, и самый… да фиг его поймешь!!!) Мельком глянула на бумажку счета, положила сверху свою денежку (Офигели!!! Да и ты дура! Леди набитая…), краем глаза отметила, что тот, у бара, зафиксировал «движение».
Вышла, поправила прическу, оглядывая мигающую рекламой улицу.
— Эта… я вот того, мотор тут тормознул тебе.
Голос шел сзади и сверху. Обернулась: тот, из бара, глуповато хмылился, показывая пальцем на приткнувшийся к обочине «жигуленок».
Тут же поправился, оттягивая пальцем явно душащий бантик галстука:
— Ну, не тебе, а вам… короче, довезет куда велено. За рулем-то после вина самой нельзя.
— М-м-м… Нет, спасибо. Я хотела погулять по городу.
(Откуда ты взялся-то? На кой леший мне этот «мотор»? И так после двух бокалов финансы поют романсы.)
— Благодарю вас, вы свободны.
— Дык… Точно, свободен! Уже все, отпахал на сегодня. Может, провожу? А то тут народец не очень… лихой народец-то. Опять же серьги вон какие… Не ровен час.
Отщелкнул от шеи «бантик», сунул не глядя в карман, мелькнул на запястье татуировкой якоря.
— Я уж коли берусь провожать, так того… по полной.
— Это как «по полной»? — старательно сморщила нос в легком недоумении.
— Да
Царственным жестом подала руку. Верзила засмущался:
— Не, мне вот так под ручку неудобно. Не с руки. Я лучше рядышком идти буду. А то если отмахнуться от кого… Короче, эта… Пошли, да?
— Уговорили. Чем-то вы мне стали интересны… Куда направим наши стопы?
Он тут же посмотрел на ее ноги.
— А-а, понял! А давайте в парк пока… Там каруселей сейчас навезли — пропасть!
— Сто лет не каталась на каруселях… давайте!
— У меня, если что, деньги-то есть, ты не думай… у, бл… в смысле вы не думайте!
— Кто даму платит, тот ее и танцует… — усмехнулась в ответ.
— А? А-а, это грузинцы всякие да армяшки так говорят в ресторане, точно. Не, я безо всякого! С детства их не люблю, только и знают, что девок наших щупать… Вы не думайте, я ничего такого.
К счастью, карабкаться на карусели и прочие горки в этом платье не пришлось. Незаметно заговорившись, стали выписывать петли по аллейкам — он охотно поправлял после ее замечаний свои слова, старательно и по-новому строил фразы, явно наслаждаясь ролью успешного ученика. А потом вдруг спросил, набычившись и заранее обижаясь:
— А вот правда, что такие вот девушки… ну как вы… специально на бедные окраины ходят, чтобы с нашим братом поиграться?
— Что значит поиграться?
— Ну как кошки… с мышками… Он влюбится по самое не могу, как дурак перья распушит, а ее и след простыл… ну, в смысле, как приключение… Ради игрушки, как королева с этим… крепостным.
Остановилась, глянула снизу вверх и вдруг с ледяным холодком предвкушения спросила:
— А разве тебя это обижает?
В сумраке сверкнули глаза:
— Убить не убил бы… я добрый… но задницу надрал бы по самое не могу!
— И что, прямо вот здесь? В кустиках?
— А тебе нужно в бальной зале? И чтоб позолота кругом?
— Нет. Не надо!
— Ага, выходит, уже наигралась…
— Позолоты не надо! Надери…
— ?
— Если уж так… виновата, то возьми и надери!
Он помолчал, потом сумрачно бросил:
— Насчет кустов это того, глупость… Боца тут всякий знает… У меня тут хатенка какая-никакая недалеко есть на примете… Завсегда примут.
С деланным смехом спросила:
— Ну, так и будем стоять? Или пленницу все-таки поведут на заслуженную расправу?
— Смейся, смейся… Пошли!
И они пошли.
А потом было как всегда и как никогда.
Как всегда, легкий шелест падающего платья. Как никогда, с ужасающим наслаждением вдруг упавшей следом лавины стыда. Как всегда, шелест кожаной полосы ремня, сложенной вдвое. Как никогда, зажатой в чужих в руках. Как всегда, сочная печать первого, самого сладкого и самого строгого удара. Как никогда — ровно и четко. Не самой себе через бедро, а сверху… сильно… сла-а-адко и бо-о-ольно… Как всегда, охотная судорога бедер и легкое сжатие тела. Как никогда, с насмешливым сверху: