Долго и счастливо?
Шрифт:
– Чем же ты теперь будешь заниматься?
– Пока не знаю.
– Элизабет, ты совсем как ребенок! Ты ведь удочерила девочку и сама скоро станешь мамой – на что же вы будете жить?
– Мы справимся. Это не твоя забота, - сухо отрезаю я, упрямо поднимая подбородок. Как сказать ему, что школьная рутина начала сводить меня с ума, что ни дня, ни даже часа в этих стенах я бы больше не вынесла?
– Элизабет, не обижайся, послушай меня, - решительным тоном начинает Эд, а потом вдруг конфузится и с нарочитым вниманием разглядывает свою обувь. – Сначала твои волосы, потом
Вздохнув, я кладу руку ему на плечо:
– Я не просила о помощи, Эд. Может, со стороны и кажется иначе, но я в порядке, правда. Просто пришло время.
– Время для чего? – стонет Эдвин, а в школе уже дребезжит звонок.
– Писать историю заново. Тебе пора на урок. Я позвоню на днях.
И не оборачиваясь, я начинаю спускаться по ступенькам.
– Элизабет. Элизабет, - с беспомощным упорством окликает меня Эд, не двигаясь с места, точно я не спускаюсь по лестнице школы, а поднимаюсь по трапу самолета, перед этим простившись с ним навсегда.
Но когда я, ступив на землю, оборачиваюсь к дверям, чтобы помахать ему рукой, на крыльце его уже нет. Дисциплина всегда была его приоритетом.
Прогулочным шагом я иду домой, думая о тех подробностях, которые не стала раскрывать Эдвину. На самом деле, у меня было представление, чем я хочу заниматься в жизни. По крайней мере, точно существовало одно дело, которое доставляло мне огромное удовольствие. Я пока не была уверена, можно ли воспринимать его всерьез и принесет ли оно какие-то плоды, но теперь была готова рискнуть. Со студенческих лет я забавлялась написанием коротких детских сказок, забавных и нравоучительных, частенько волшебных, порою грустных, и даже не думала относиться к ним иначе как к приятному хобби, пока Шарлотта не обнаружила ящик с рукописными тетрадками.
– Это ВЫ написали? – с порога накинулась на меня она, тыкая в меня ворохом писанины.
Я поморщилась:
– Да. Только не помню, чтобы разрешала тебе рыться в моих бумагах.
– Я не рылась, я искала фломастеры. Кстати, у нас дома нет фломастеров, вообще ни одной штуки! Что это за дом, где нет фломастеров?! Неважно. То, что я нашла, даже лучше, чем фломастеры!
– Да что ты.
– Нет, серьезно! Я вообще-то не люблю читать, я не зубрила, но ваши сказки мне ужасно понравились, особенно та, про волшебника, который потерял способность творить чудеса, потому что никто в него не верил, и был вынужден стать фокусником. А потом он встречает девочку, которая…
– Я помню сюжет, можешь не пересказывать. Я… приятно удивлена, что тебе понравилось. Но в следующий раз спрашивай разрешение, пожалуйста.
– Да-да, конечно, я еще хотела спросить… А можно я нарисую к ним иллюстрации? К некоторым сказкам? Они правда классные!
Боюсь, я была слишком переполнена гордостью, чтобы в тот момент внушить Шарлотте уважение к чужим личным вещам. Кто бы мог подумать, что кому-то могли прийтись по душе мои глупые фантазии? Кто бы мог подумать, что многолетнее витание в облаках способно принести плоды? Я была счастлива и переполнена вдохновением.
Поэтому
Другой малыш тоже был на подходе: шла двадцатая неделя, мой живот округлился, ребенок начал активно шевелиться. Я знала, что это будет девочка. Она уже не любила резкие звуки и громкую музыку: сразу начинала беспокойно двигаться, и тогда я прижимала руку к животу и говорила ей что-то утешительное, и ей богу, мне казалось, она меня понимает. Это было странное чувство. От одной лишь мысли, что скоро здесь появится малышка, у меня сосало под ложечкой. Мама предложила мне переехать к ней и Саймону в свободную комнату хотя бы на первые несколько месяцев после родов и купила детскую кроватку еще до того, как я с благодарностью приняла ее помощь. Шарлотта составила список имен, которые считала наиболее удачными, и уговаривала меня дать ей право самой выбрать, как назвать малышку; первые имена в списке (Эванджелина, Диаманта и Патриция) вполне объясняют, почему ее попытки остались безуспешны. Я почти перестала плакать по ночам и с нарастающим оптимизмом смотрела в будущее.
Последний раз я плакала неделю назад, когда одним ненастным вечером обнаружила на своем пороге Чарли Баккета. Он совсем не изменился, но на добром лице его ясно читалось смущение и еще почему-то тревога.
– Чарли! – как можно непринужденнее постаралась воскликнуть я, улыбаясь так широко, что боюсь, улыбку можно было принять за оскал. – А мы только поужинали. Ты голоден?
– Я… нет.
– На улице льет как из ведра – не стой же на пороге! Проходи, отряхни зонтик, вот так. Я сделаю тебе какао. Или ты предпочитаешь чай? Может, кофе?
– Э-э, какао будет в самый раз, спасибо.
Шарлотта выглянула из своей комнаты, поздоровалась и снова скрылась за закрытой дверью. Уже четвертый раз она бралась за город фей – предыдущие три рисунка были безжалостно разорваны в клочья.
Приготовив какао, я положила три больших маршмеллоу поверх теплой пенки и протянула ему кружку. Его руки дрожали – я так и не поняла, от холода ли или от волнения.
– Принести тебе плед? Сухие носки?
Чарли молча покачал головой. За окном сверкнула молния, и дождь хлынул с новой силой с таким звуком, точно кто-то бросил горсть булавок в стекло.
– Ты пешком пришел?
– Угу.
– Вовремя успел, - боюсь, мой голос звучал совсем не так беззаботно, как мне того хотелось. – Ну так… что стряслось?
– Франческа станет совладелицей фабрики, - прохрипел мальчик, опуская взгляд. – Сейчас идут приготовления. Повсюду слоняются адвокаты. Малли вчера проглотил одного - еле вытащили. Тот вращал глазами и рвался обратно внутрь, кричал, что потерял бриллиантовую запонку… Уже назначена дата. Тринадцатое мая. Будет большое торжество.