Долго, счастливо

Хеекса

Когда глинтвейн нагрет, я пробую немножко с кончика черпака и прикрываю глаза в блаженстве:

– Сам себя не похвалишь - никто не похвалит. Я молодец.

– Молодец, молодец, - ужин, повинуясь движению палочки, опускается на журнальный столик, перемещающийся ближе к креслам.
– Садись.

Я разливаю глинтвейн в прозрачные бокалы и любуюсь полосатыми слоями истинно гриффиндорской расцветки:

– Ты не против, что они такие, а не зелено-серебряные?

– Зеленое вино меня не привлекает. Иди сюда, - я кладу

рядом с креслом плед, чтобы потом не тянуться, за ним и смотрю на тебя.

Я сажусь прямо к тебе на колени, сочтя рождественский ужин достойным такого нахальства.

– И что ты собираешься делать дальше?

– Есть. И кормить тебя, - я беру в руки свою тарелку, начиная одновременно делать и то, и другое.

Хмыкнув, приподнимаю бровь, но начинаю есть, прижимая тебя к себе.

После ужина ты вновь уютно размещаешься на коленях, довольно щурясь от моих пальцев, задумчиво перебирающих твои волосы. Эта ссора оказалась самой крупной за нашу совместную жизнь, но сейчас я думаю, что она была только к лучшему. Твое тепло начало чувствоваться сильнее, а небольшой отдых дал возможность договориться с собой и сделать тебе часть подарка - совместный эксперимент ты хотел давно, но я никогда не соглашался, видя, насколько по-разному мы подходим к исследованиям.

– У нас оставались фейерверки...
– я задумчиво целую тебя в макушку, зная твою реакцию. Ты обожаешь эти игрушки.

Я сияю и смотрю на тебя абсолютно счастливо:

– Ты правда не против?

– Не лежать же им просто так.

– Северус, ты самый лучший!
– по-детски эмоционально взвизгиваю я и целую тебя в щеку.
– И ты даже побрился...

Со вздохом ссаживаю тебя с колен и поднимаюсь:

– Иди одеваться.

Я напоследок обнимаю тебя за талию - до сих пор ведь талия...
– и смотрю в глаза, совсем как Радон когда-то:

– А мы ведь ночью будем сексом заниматься?

– Будем. Если ты не успеешь вывести меня из себя, - хмыкнув, ерошу твои волосы и подталкиваю под спину.
– Жду пять минут.

Убегаю в спальню, чтобы вернуться через рекордную минуту, облаченный в зимнюю теплую мантию и... ну, и белье, да.

– Сам будешь запускать?

– Попробую.

Запускать фейерверки - мое любимое занятие. Они красивые и дарят ощущение волшебства при минимуме магии. А ведь это всегда ценно - когда волшебство можно сотворить голыми руками. Поэтому я осторожно запускаю первый и прижимаюсь к тебе, наблюдая за буйством красок в небе.

Я задумчиво разглядываю оставшиеся и фыркаю:

– «Дракона» на конец оставишь?

– Он же самый красивый!

– Неоспоримый довод.

Один за другим фейерверки рассыпаются в воздухе мириадами огней. Когда настает очередь «Дракона», я заранее прикидываю кое-что, и, когда ракета только уносится

в воздух, я валю тебя в сугроб и жадно целую в губы.

Когда поцелуй заканчивается, я усмехаюсь:

– Решил не смотреть на самый красивый?

– Нет, я как раз смотрел на самого красивого, - улыбаюсь я и прикрываю глаза.
– Потому что для меня нет ничего красивее твоих глаз, твоего лица, тебя...

– Из детства ты никогда не выйдешь, Гарри, - я обнимаю тебя и целую в макушку.
– Если ты хочешь валяться в сугробе, надо что-то делать, чтобы не замерзнуть. Или мы можем вернуться домой.

– Можно вернуться. Кто-то мне обещал секс...

– И не отказываюсь от своих слов. Тем более, что с тебя нужно снять мокрую одежду, пока ты не простудился.

– Так я же сверху лежу... у меня не мокрая.

– Уверен?
– я рывком переворачиваюсь и опрокидываю тебя в снег, немного присыпая им сверху.
– Так что ты там говорил, что тебя не нужно раздеть?

– Нужно...
– я расплываюсь в довольной улыбке и раздвигаю ноги, обнимая тебя крепче.

– Тогда идем, - потянуть тебя за руку и, перехватив, вытащить из снега, чтобы взять на руки оказывается легко. Также, как и опустить на пол в спальне, избавляя и избавляясь от мокрой одежды, пока ты молчишь, занятый новым поцелуем.

Я прижимаюсь к тебе всем телом, плавясь от любви и желания всегда-всегда быть рядом с тобой, под тобой... Все ощущается сумасшедше остро, и я нежен, как никогда.

В полутьме комнаты кажется, что только невозможно зеленые глаза излучают свет, сверкая от возбуждения и радости. Ты кажешься хрупким и маленьким, пока не распаляешь настолько, что стоны кажутся даже громче, чем недавний взрыв в лаборатории.

Я люблю тебя, и это сейчас - в каждом нашем движении, жесте, прикосновении, стоне. Мы любим друг друга так сильно, как только могут любить два человека, и волшебство - оно вот здесь, между мной и тобой, в этом крошечном промежутке.

Уже перед рассветом, когда светлеющее небо проглядывает в щель между занавесок, я задумчиво целую тебя в висок:

– Ты добиваешься хороших результатов, но твоя импульсивность порой отбрасывает тебя на несколько шагов назад. Запомни это. А в остальном - ничто не мешает тебе быть зельеваром самого высокого уровня. Разве что пониже, чем уровень, которым тебя можно оценить, как партнера по жизни.

Я смотрю на тебя снизу вверх и молча прикасаюсь губами к твоей груди. Немного помолчав, я все же говорю, отчаянно пытаясь пересилить румянец:

– Это лучшее признание в любви, которое существовало за всю историю человечества...

Я усмехаюсь:

– Эта констатация факта, - ловлю твои губы и после медленного поцелуя добавляю, - но не отрицаю, что это признание.

Я прикрываю глаза и счастливо улыбаюсь, после чего тихо-тихо шепчу: